Далече от брегов Невы

Гробница Митридата, следы Пантикапея… Пушкин ушёл разочарованный.

Древние камни не вдохновили его. Земля хранила свои тайны. Их предстояло ещё разгадать.

«Нет сомнения, что много драгоценного скрывается под землёю, насыпанной веками; какой-то француз прислан из Петербурга для разысканий — но ему недостаёт ни денег, ни сведений, как у нас обыкновенно водится», — писал Пушкин о Керчи.

«Какой-то француз» — это был француз-эмигрант Дебрюкс, керченский смотритель соляных озёр, — не имел к Петербургу никакого касательства. Человек бедный, Дебрюкс, собирая в округе древние монеты и черепки в надежде продать их любителям, увлёкся археологией, обзавёлся лопатой и на свой страх и риск, без гроша в кармане, без специальных знаний кое-что раскапывал.

Он писал в Петербург в Академию наук, обращался к разным лицам, тщетно взывая о помощи.

«Из Керчи приехали мы в Кефу — остановились у Броневского, человека почтенного по непорочной службе и по бедности… Он… имеет большие сведения об Крыме, стороне важной и запущенной».

Пушкин Кефой назвал Феодосию.

Семён Михайлович Броневский, в недавнем прошлом градоначальник Феодосии, был отставлен от должности по наветам врагов. Честный и независимый, он остался нищим на старости лет. Жил тем, что продавал плоды своего сада — виноград и миндаль. В двух верстах от Феодосии на берегу Чёрного моря у него был дом с большим садом.

Здесь и остановились Раевские и Пушкин.

Именно у Броневского, которого уважал, а не у местных властей, попросил приюта генерал Раевский.

Любимым предметом разговоров Броневского были Кавказ и Крым, изучению которых он отдавал всё свободное время.

О Кавказе готовил двухтомный труд, о Крыме знал всё. Многое рассказывал.

Говорил о богатой греческой колонии Феодосии, о блистательной Кафе — так называли этот город хазары.

В XIII веке Кафу откупили у татарского хана Оран-Тимура предприимчивые и воинственные генуэзские купцы. Они построили крепость, окружили город стенами. Генуэзскую Кафу украшали дворцы, храмы, статуи. Кафа была огромным, самым большим в Крыму городом. Водой её снабжали водопровод и фонтаны. Каждое утро в городские ворота въезжала чуть не тысяча телег с всевозможным грузом. Сотни кораблей теснились у пристани.

В конце XV века город захватили турки. В русской летописи значится: «Того же лета 6983 (1475 г.) туркове взяша Кафу и гостей московских много побиша, а иных поимаша, а иных пограбив на откуп даваша».

Греческое название вернулось к городу после присоединения Крыма к России.

С конца XVIII века Феодосия стала главным русским портом на крымском побережье. И для привлечения сюда иностранных купцов получила на тридцать лет «порто-франко» — иностранные купцы торговали здесь беспошлинно.

От некогда блистательной Кафы осталось немногое — полуразрушенные стены, а в остальном это был пыльный небольшой городок, который мало-помалу отстраивался после разрушительных русско-турецких войн. Прямые широкие улицы, пустынные в жаркие дневные часы, площадь, бульвар на набережной…

В бытность свою градоначальником Броневский устроил здесь музей, где выставили крымские древности.

Новый облик города ещё не сложился. По словам побывавшего здесь Грибоедова, Феодосия представляла собой «смесь вековых стен Кафы и наших однодневных мазанок».

Из Феодосии в Гурзуф Раевские и Пушкин отплыли на военном бриге «Мингрелия», который предоставили прославленному генералу.

«Из Феодосии до самого Юрзуфа ехал я морем. Всю ночь не спал. Луны не было, звёзды блистали; передо мною, в тумане тянулись полуденные горы… „Вот Чатырдаг“, — сказал мне капитан. Я не различил его да и не любопытствовал».

Почти весь путь от Феодосии до Гурзуфа Пушкин провёл на палубе корабля, глядя на гористые крымские берега. А когда спустилась ночь, и море зашумело, и налетел ветер, наполнивший паруса, и всё скрыла темнота, и он остался один на пустынной палубе, нахлынули воспоминания. Вспомнился Петербург, недавно прошедшее, всё пережитое…

И он внезапно ощутил то знакомое состояние души, то особое волнение, которое давно не посещало его и которое он так боялся утратить. Вдохновение вернулось и привело с собой рифмы. «Ночью на корабле написал я элегию».