Далече от брегов Невы

В отличие от Липранди, человека честолюбивого и способного на компромиссы, Раевский был не из тех, кто изменяет себе. Недовольство Липранди проистекало главным образом от личной обиды. Он считал себя обойдённым, несправедливо униженным.

Недовольство Раевского было иного толка. Лично для себя он ничего не хотел — недаром Пушкин прозвал его «наш спартанец». Раевский страдал за отечество. И это привело его в Тайное общество. Его приняли в Тульчине, куда он заехал за очередным назначением, вернувшись в армию по настоянию отца. Его отправили к Орлову. «Мы посылаем тебе Раевского, — писал Орлову из Тульчина генерал Фонвизин, тоже член Общества, — которого ты знаешь уже по слухам».

Слухи были добрые, и в Тульчине рассудили, что решительный и деятельный капитан Раевский будет как нельзя более кстати решительному и деятельному генералу Орлову.

Сначала Раевский служил в Аккермане, затем Орлов перевёл его в Кишинёв, назначил своим адъютантом и начальником дивизионной школы.

Узнав о предстоящем переезде в Кишинёв, Раевский написал Охотникову: «Буде можно, похлопочи мне о квартире недалеко от школы и от тебя».

Охотников просьбу выполнил, снял для Раевского квартиру в доме штабс-капитанши Драгуновой, по первому мужу — Кешко. Её дом был известен в городе как «дом Кешко». Он стоял на Каушанской улице вблизи от Ланкастерской, где была школа.

Раевский с Пушкиным встречались у Орлова, у Липранди и в доме Кешко.

«Пушкин, — вспоминал Владимир Федосеевич, — …искал сближения со мною и вскоре был в самых искренних, дружеских отношениях». Их сближали и поэзия и образ мыслей.

— Дворянство русское, — говорил Раевский, — погрязшее в роскоши, в разврате, бездействии и самовластии, не требует перемен, с ужасом смотрит на необходимость потерять тираническое владычество над несчастными поселянами. Граждане! Тут не слабые меры нужны, но решительный и внезапный удар!

Пушкин думал так же. «Наместник ездил сегодня на охоту с ружьём и собакою. В отсутствие его накрыт был стол для домашних, за которым и я обедал с Пушкиным, — записал в своём дневнике Долгоруков. — Сей последний, видя себя на просторе, начал с любимого своего текста о правительстве в России. Охота взяла переводчика Смирнова спорить с ним, и чем более он опровергал его, тем более Пушкин разгорался, бесился и выходил из терпения. Наконец полетели ругательства на все сословия. Штатские чиновники подлецы и воры, генералы скоты большею частию, один класс земледельцев почтенный. На дворян русских особенно нападал Пушкин. Их надобно всех повесить, а если б это было, то он с удовольствием затягивал бы петли».

Пушкин тоже был за решительные меры и за внезапный удар.

«Сия пустынная страна священна для души поэта»

В середине декабря 1821 года генерал Орлов поручил Липранди, которому вполне доверял, зная его образ мыслей, расследовать причины солдатских волнений, возникших в двух егерских полках, стоящих в Аккермане и в Измаиле, и доложить об этом для принятия мер. Офицеров, истязающих солдат, Орлов отдавал под суд.

Узнав о предстоящей поездке Липранди, Пушкин захотел ему сопутствовать. Он уже несколько месяцев безвыездно сидел в Кишинёве, скучал и не прочь был рассеяться. Испросив разрешение у Инзова (на сей раз за Пушкина ходатайствовал Орлов), путешественники тронулись в путь. Выехали из Кишинёва через Бендерскую заставу и покатили по тракту, ведущему в Аккерман.

Пушкин был доволен вдвойне: во-первых, путешествие, во-вторых, путешествие с Липранди, который так усердно и тщательно изучал этот край и трудился над «Историческим и статистическим описанием Бессарабии».

«Бессарабия, — считал Пушкин, — известная в самой глубокой древности, должна быть особенно любопытна для нас». Древняя земля Бессарабии, её красивый и работящий народ, сумевший сохранить под трёхсотлетним турецким игом свой язык, свои обычаи, свои песни и танцы…

Встречаясь с бессарабскими крестьянами, Пушкин сочувственно вглядывался в их смуглые лица, случалось, беседовал с ними. Они кое-что понимали по-русски, он кое-что по-молдавски. С помощью дворецкого Инзова — бади (то есть дяди) Тодоре — Пушкин учил молдавский язык. Автор «Деревни» из всех классов общества единственно почтенным считал земледельцев. Почтенным и мудрым.

Старайся наблюдать различные приметы:
Пастух и земледел в младенческие леты,
Взглянув на небеса, на западную тень,
Умеют уж предречь и ветр, и ясный день,
И майские дожди, младых полей отраду,
И мразов ранний хлад, опасный винограду…