Далёкая песня дождя

И уже скоро я старательно прикладывал лед из домашней морозилки к разбитому вдрызг лицу, при этом нестерпимо болела и горела жарким огнем вся измочаленная плоть.

Я умею драться, все же второй взрослый по боксу, но на скользком мраморном крыльце «ночника» в сражении против троих громил у меня не было никаких шансов. Как только я отправил в нокаут их похотливого хамоватого вожака, последовавшие за этим события были вполне предсказуемы. Меня били не менее профессионально, весьма жестоко и вроде бы за дело. Как только острый носок дорогого лакированного ботинка глухо вонзился мне под дых, кто-то, нагнувшись над моим скорчившимся в агонии телом, с легким кавказским акцентом по-змеиному прошипел:

— Чтобы находиться рядом с красивой женщиной, надо быть достойным ее.

Она пришла утром, когда за распахнутым окном утреннюю городскую тишину разбудили первые звонки дежурных трамваев — уставшая и как никогда тихая, сбросила к ногам свое алое платье, забралась под одеяло и мягко прижалась к моей спине своим горячим телом — чужая, совсем чужая. Первым моим желанием было обиженно отстраниться, но в этот миг я неожиданно испытал ранее неведомое чувство, когда сквозь нестерпимую боль твои тело и душа наполняются райским блаженством. Я застонал сквозь крепко стиснутые зубы.

Она хлопотала надо мною весь день до глубокой ночи: таблетки, микстуры, мази, компрессы, все это лечило мои изувеченные члены с помощью каких-то волшебных усилий. Я сразу сообразил, что такие манипуляции ей проделывать не впервой. Она призналась, что от испуга запихнула в меня половину ассортимента ближайшей аптеки. Мы смеялись в один голос сквозь слезы. Но это было потом, а тем утром, когда ко мне наконец вернулась способность слышать и говорить, еле размыкая сухие губы с твердыми корками запекшейся крови, я повторил больше всего ранившее меня на ночном крыльце:

— Я не достоин тебя…

Она ответила не сразу. Притронулась тыльной стороной ладони к моему раскаленному лбу, заботливо накрыла его влажным махровым полотенцем и еле слышно произнесла:

— Это я не достойна тебя, — и приложила к задрожавшему рту больного свой длинный, пахнущий микстурой пальчик. Таким образом запрещая любым звукам вырываться из моего чрева, Она продолжила:

— Я всего лишь красивая, взбалмошная и бездушная кукла в красном платье. Эта внешность, эта душа и этот наряд — мой крест на всю жизнь.

Она прилегла рядом и, приподнявшись на локте, смотрела мне прямо в глаза.

— Ты же талантливый, нет, гениальный художник. Я же вижу, какой ажиотаж творится вокруг твоих картин, как расхватывают их на выставках. Без меня у тебя большое будущее, но только без меня…

По ее щекам текли слезы, и теплыми капельками падали мне на лицо. Я не нашелся, чем ей ответить, лишь целовал сквозь боль разбитых губ ее нежный пальчик с обломанным ноготком.

9

— Бом! — еще один волшебный удар.

— Семь, — еще одно цветное воспоминание.

Коричневый. Я почему-то не жалую этот цвет. Может, поэтому высокий пожилой человек в коричневом твидовом костюме мне сразу не понравился. Я столкнулся с ним в прихожей моей квартиры, когда вернулся домой после художественного совета в академии искусств.

Дорогой костюм сидел на нем мешковато, как будто был снят с чужого плеча. В глаза бросились со вкусом подобранные в тон наряду добротные ботинки на толстой подошве и пухлый такого же цвета кожаный портфель с массивными никелированными пряжками.

«Коричневый» нахлобучил на совершенно лысый череп клетчатую кепку необычной формы и самодовольно улыбнулся своему отражению в зеркале. Завидев меня, незнакомец по-армейски приложил отрытую ладонь к козырьку и что-то картаво пробубнил на французском.

Когда за его спиной клацнул дверной замок, я в предчувствии плохих новостей быстро освободился от промокшего под ливнем плаща и, не разуваясь, шагнул в комнату.

Она стояла у окна и не обернулась на звук моих робких шагов.

— Что сказал этот «коричневый»? — спросил я таким тоном, будто не был удивлен появлению господина к клетчатой кепке.

— Он пожелал нам счастья.

Она по-прежнему стояла лицом к окну и зябко куталась в халат.

— Он продает счастье?

— Он, скорее, посредник. Это адвокат моего мужа, уже бывшего. Только что я подписала все документы на развод и автоматически вступила во владение недвижимостью за рубежом и достаточно крупным банковским счетом.

Она наконец повернулась спиной к окну, наверное, чтобы оценить мою реакцию на это неожиданное известие. Я же, чувствуя, что оно ничего хорошего не несет, стоял посреди комнаты в луже дождевой воды и растерянно смотрел на женщину у окна, которая в один миг отдалилась от меня на неизмеримое расстояние.

— Я скоро уеду… — в ее голосе мне послышалось какое-то робкое извинение.

— Навсегда? — это ненавидимое мною слово вырвалось само собой, как будто кто-то свыше подбросил его мне и заставил произнести.

— Еще не знаю, — снова извинение, — наверное, навсегда…