Далёкая песня дождя

На рассвете, когда все еще спали, дед осторожно, стараясь излишне не шуметь, вынимал из кладовой и освобождал от брезентового чехла большой красный флаг с серпом и молотом яркого стронцианового колера. Неспешно забравшись по деревянной садовой лестнице под самую крышу со стороны фасада, он водружал там алое полотнище, вставляя длинное древко в незамысловатое самодельное крепление, изготовленное рукастым Лешей по дедову личному чертежу. Я хорошо помню, как большой алый стяг, словно вырвавшись на свободу из темного чулана, красовался, играя серпом и молотом на майском солнышке, и гордо реял от легких дуновений весеннего ветерка. Спустившись вниз, дед неизменно закуривал и, смачно пыхтя папиросой, довольный таким началом праздника, щурясь от яркого солнца, долго любовался флагом.

Потом он тщательно умывал лицо под рукомойником, громко и смешно фыркая и разбрызгивая во все стороны воду мелкими, искрящимися на солнце каплями так, что казалось, будто множество огненных искорок летает вразлет вокруг деда. Особенно мне нравилось наблюдать за тем, как дед густо смазывал зеленой пастой натянутый на небольшую деревянную раму толстый кожаный ремень и правил на этом диковинном станке стальное лезвие опасной бритвы, которое через несколько минут с шершавым звуком скользило по намыленным щекам, сражаясь с жесткой упрямой щетиной.

Перед тем как приступить после завтрака к обязательному утреннему чаепитию, наш ветеран надевал свой парадный костюм с наградами, но прежде пиджак навешивался на спинку стула, на котором дед чинно восседал за столом и степенно прихлебывал сладкий, крепко заваренный чай.

Красиво звенящий медалями пиджак на плечи мужа старательно набрасывала бабушка. Это был обязательный элемент праздничного ритуала. Бабуля оглаживала влажными ладонями и без того тщательно отутюженный еще с вечера костюм. Потом делала пару шагов назад, удовлетворенно осматривала сияющего улыбкой деда и снова приближалась, чтобы смахнуть с лацкана несуществующую соринку. Она оставалась на кухне, чтобы приступить к праздничным хлопотам у печи, а дед степенно следовал через двор на спящий еще переулок и усаживался на лавку у калитки. Там он и проведет время до обеда, раз от разу раскуривая очередную папиросу (по праздникам дед вместо любимого самосада курил более дорогой «Беломорканал»), отвечая на поздравления соседей и прохожих, беседуя о том о сем с теми, кто находил время посидеть с ним рядышком. И первым таким собеседником всегда был сосед дед Павел, тоже неизменно в парадном облачении. Правда, тот, с утра разгоряченный «фронтовой стограммовкой», в таких душевных диалогах был более разговорчив и каждый раз с новыми подробностями описывал свое боевое прошлое. Дед все больше молчал и лишь время от времени кивал, поддерживая товарища. Он не любил говорить о войне, только изредка, уступая моим настойчивым просьбам: «Дед, расскажи про войну», повторявшимся многократно и по-детски настырно, он мог поведать одну из своих многочисленных фронтовых былей.

Все родные знали, что время, проведенное дедом в этот день на лавке, являлось самым главным моментом его праздника. На городские парады он ходить не любил, его парад был здесь — на родном переулке. На этом личном смотре войск он был и командующим, и парадным расчетом. У своего дома под красным флагом и при боевых наградах дед светился гордостью за Победу и щедро делился своей радостью со всеми желающими.

После посиделок на лавке по команде бабушки фронтовики переселялись за праздничный стол, к этому часу подходили мои родители и иногда — молчаливая баба Вера. За столом все поздравляли друг друга с праздником Победы, выпивали и обязательно пели «Катюшу». Я же, легко поддавшись на уговоры бабушки, стоя на табурете, громко и старательно исполнял ее любимую песню «Солдатский котелок», которую мы разучили в школьном хоре:

Была та ночка нелегка,
В бою убили паренька,
А вышли из боя —
И имя героя
Прочли мы на дне котелка.

Старательно вытягивая этот трогательный куплет, я внимательно поглядывал на бабушку, зная, что именно сейчас она смахнет уголком головного платочка еле заметные слезинки в краешках глаз.

Бывало, под настроение дед снимал со стены в спальне свою старенькую балалайку, стирал с нее пыль и после долгой тщательной настройки виртуозно выдавал многоколенные вариации или же затягивал тогда казавшуюся мне странной народную песню:

Татар якша, продай лапшу,
Купи вина, напой мина.

Еще одну майскую любовь дед питал к сирени, даже не к красивым глициниевым цветкам, а к их чудесному незабываемому благоуханию.

Высокие ветвистые кусты сирени росли возле забора, огораживающего двор со стороны переулка, и обнимали в конце мая — начале июня своим неимоверно приятным запахом всю нашу дворовую территорию.