Делать нечего. Чуть не плача, поплелась Варюшка восвояси несолоно хлебавши. Ну, к кому теперь подашься? Хотя… есть, правда, ещё одна подружка… Но к ней – нет! Ни за что на свете: жадина эта Римка, буржуйка!
Сегодня утром они вместе шагали в школу. Римма – круглощёкая толстушка, похожая на отъевшегося хомяка, в настоящей школьной форме, с кожаным портфелем в руке. А Варюшка – тощая, бледненькая, в каком-то хламье, с холщовой сумкой, как у побирушки… Римма держала кусище хлеба, жирно намазанный сливочным маслом, а сверху посыпанный сахаром. И не было никаких сил отвести заворожённый взгляд от этой вкуснятины.
«Вот сейчас… сейчас угостит…», – ожидала Варюшка.
Но хлеб неумолимо быстро исчезал.
– Рим, а Рим… Ну, Риммочка, дай хоть разок куснуть, а?
– Самой мало. Видишь? – слова еле выкарабкивались наружу из переполненного рта.
– Ну, Ри-и-иммочка… один только разочек!
– А… фиг тебе на постном масле! У, попрошайка! – ловко выпалила Римма, уже дожёвывая кусок и прицеливаясь к новому.
На пути у школьниц – дыра в заборе. Римма полезла первой. Портфель – вперёд, потом – сама, а рука с хлебом – позади, прямо перед самым Варюшкиным носом. Не понимая, что делает, Варюшка проворно отхватила добрую половину того, что ещё осталось в Римминой руке. Давясь, пыталась заглотить всё разом. Даже слёзы выступили от натуги.
Римма, тут же обнаружив пропажу, отвратительно завизжала:
– Варька, гадина! Воровка! – и, замахнувшись, ударила её по голове портфелем, да так, что у девочки в глазах замельтешили искры. И тогда Варюшка с перекошенным от боли и обиды ртом, набрав побольше воздуха в лёгкие, выкрикнула:
– А ты… а у тебя мамка сидит в тюряге… за кражу! И дед твой – буржуйское рыло! И бабка твоя – ворюга несчастная! Обворовала всю больницу. Тётка Лукерья сама сказывала. А ты… обжора ты толстопузая, вот кто!
– А?!.. – Римма чуть не задохнулась от возмущения. – А ты зато… – ноздри у неё раздулись, глаза страшно округлились, – а ты зато – голь перекатная! И ещё… – подыскивая самое гадкое, обидное словечко, дрожала в истерике, скорчив при этом омерзительную гримасу, и, словно плевок, бросила в Варюшкино лицо: – и… вшивая! У, вшивая! Вот тебе, на – выкуси! – и показала перепачканный маслом и сахаром длинный розовый язык.
…Да, дорога к Римке отрезана навсегда. Варюшка до боли закусила губу и умчалась прочь, за сараи, где никто не помешает ей рыдать… одной. И не было в те минуты несчастнее человека, чем она, Варюшка.
Живи, Снегурочка
(
«Равнодушию – бой!»
…Потемнел снег. Днём стало заметно пригревать, но по утрам и вечерам было ещё морозно. Приближалась весна. Дед Мороз и Снегурочка коротали свои последние деньки у парадного крыльца школы.
Валерия Викторовна, учительница третьего класса «Б», уже приготовилась было встать на первую ступеньку, как вдруг невольно отдёрнула ногу, точно от удара, случайно взглянув на снежные фигуры. То, что она увидела, было ужасным… А мимо шли и бежали ученики. Спешили учителя. И никому никакого дела не было до этого…
Учительница по привычке быстро открыла кабинет, разделась и занялась подготовкой к уроку, но перед глазами всё ещё стояла она, бедная Снегурочка. Прозвенел звонок.
– Одну минутку, ребята, – Валерия Викторовна подняла руку, призывая к тишине. – Я шла сейчас на работу…
Дети, приподнявшиеся было с мест для приветствия, шумно сели. На подоконник приоткрытого окна уселась любопытная птаха, деловито и настойчиво спросила: «Чечевица есть? Чечевица есть?»
Класс молчал. Молчала и Валерия Викторовна. Она крепко, до побеления, сцепила пальцы рук, а затем нервно потёрла ладони. На её шее выступили красные пятна. Это означало, что она, их любимая учительница, чем-то очень расстроена.
– Вы не заметили, что с нашей Снегурочкой случилась беда? – после этих слов все ребята как один повернулись, чтобы посмотреть на Лизу Смолину. Валерия Викторовна знала, что ребята прозвали тоненькую, как балерина, девочку Снегурочкой за белое личико, за косу соломенного цвета, за ярко-голубые глаза и нежный голосок. Да она и сама для себя назвала её так же. Сообразив, что дети неправильно её поняли, учительница уточнила:
– У снежной Снегурочки около школы… И поднялась же рука у кого-то… Это был не человек – это был… зверь! – её голос дрожал, а грустный вопрошающий взгляд серо-голубых глаз поочерёдно останавливался на каждом, ожидая ответного чувства.
– Нэт, нэ зверь… – донеслось с последней парты. Это глухо отозвался «новенький», недавно приехавший в город с далёкого Кавказа. Его отец-инженер прибыл с семьёй из Грозного по распределению на работу в Ангарск.
– Что-что, Самир? Повтори, пожалуйста.
– Нэт, ничего… – замотал он кудрявой головой и, похлопав красивыми пушистыми ресницами, сконфуженно опустил глаза.
Тишина была недолгой. Вдруг загалдели все враз, каждый что-то горячо предлагая, но что именно – не разобрать. Шум нарастал с удивительной силой и быстротой.