Далеко ли до счастья

Убитая ответом, Лиза умолкла. Теперь предстоящая свобода вовсе не радовала её, как минуту назад. Она погрузилась в полное безразличие к себе и к своей будущей судьбе.

Казалось, прошла вечность, прежде чем Лиза вернулась из небытия. Наконец, рассудив, что изменить ничего нельзя, собрала последние силы и напомнила о себе:

– Самир, Самир, ты ещё здесь?

– Здесь, – отозвался он откуда-то из темноты, что-то с грохотом перекладывая с места на место.

С усилием, но внятно, она медленно выговорила:

– Послушай, ты меня за большие деньги выкупил. Как же я расплачусь с тобой? Мне надо будет работать всю жизнь. А где я тебя потом отыщу?

Подойдя к ней вплотную и направив фонарик прямо в лицо, Самир наклонился так низко, что Лиза почувствовала его горячее прерывистое дыхание. В свете фонарика ей очень хорошо было видно его лицо. Она только успела подумать: «Какие же у тебя красивые глубокие глаза! А ресницы… пушистые, как и прежде», – а он уже приставил указательный палец к её груди и, сурово сведя брови и раздувая ноздри, раздражённо спросил:

– Откуда ты знаешь про деньги?

– Я слышала ваш разговор, – будто извиняясь, робко объяснила Лиза.

Он посуровел ещё больше и строго, почти грубо приказал:

– Так, значит, Снегурочка. Слушай и запоминай. Меня ты не знаешь. Разговора никакого не слышала. Поняла?

– Да, но как же деньги? Ты, наверное, отдал последнее? – настаивала на своём Лиза.

– Никак. Считай, что это не твоё дело… Буду живым, инша Аллах, я снова заработаю эти деньги, а мёртвому они не нужны. А потом… ты что, забыла девиз отряда «Непобедимые»: «Равнодушию – бой»?

– И ты помнишь это?! – воскликнула она с жаром.

– Я это не могу забыть… – Самир немного задумался о чём-то, затем досказал скороговоркой: – А про деньги не беспокойся, мне их не жалко. Только теперь… – он резко поднялся: – теперь наши дороги разошлись. Тебе нечего здесь со мной таскаться, а мне никак нельзя уехать. Я помню наш девиз и поэтому не могу смотреть, как страдает мой народ…

Успокоившись, он вдруг опустился на колени перед девушкой, сухими горячими губами припал к её руке и прошептал:

– Прости меня, Снегурочка!.. Не бойся, я оставлю тебя у надёжных людей. Они о тебе позаботятся, а потом передадут «вашим». Тебя я вытащу, инша Аллах! Так что… живи, Лизонька. Живи, Снегурочка!

Горемыки

Бабка Варя глянула в окошко и ахнула: куры разбрелись по всему огороду и вольничали, где хотели. Она шустро, как молоденькая, выскочила во двор, на ходу ругая себя:

– Ба! Калитку забыла на вертушку закрыть. Ах, беспамятная… И куда глаза-то мои глядели?

Грузная фигура хозяйки в стареньком платье-балахоне, схваченная фартуком, словно огромный сноп, неуклюже заметалась по междурядьям. Ситцевый линялый платок, завязанный узлом сзади, взмок от пота и, сбившись на затылке, едва не сваливался с головы.

– Кыш вы, кыш, окаянные! Да куда вас несёт-то, ироды?

Но непослушные куры носились как полоумные прямо по грядкам, вытаптывая зелень. Наконец, захлопнув калитку в огород, она, отпыхиваясь и обтирая на ходу фартуком красное лицо, подошла к крашеному крыльцу и присела на вторую ступеньку: подняться выше не было сил.

Скрестив на коленях мужицкие натруженные руки, уткнулась в них и впала в забытьё. Перед глазами как наяву – картинка, которая прокручивается ежедневно: за столом – пятеро сыновей, пять её кровиночек «толкут в ступе воду». Управляет собранием старший, Иван:

– Ну, что, давайте думать, как нам вырулить из ситуации. Я бы, конечно, девчонок к себе взял, но Вера Александровна моя, сами понимаете, женщина с норовом и никому спуску не даст. Может, Афанасий, ты приютишь племяшек?

– Нет, ребята, увольте, у меня своя куча-мала, от этого добра не знаю, куда самому бежать.

– Понятно… А ты, Лёва, как? У тебя, глянь, какие апартаменты в городе! Живёшь – кум королю: свои магазины имеешь!

– Вы что, смеётесь?! Зинка совсем затюкает девчонок. Да у неё и опыта никакого – с детьми нянчиться. Если материально – завсегда пожалуйста.

– Ладно. А ты, Кирюха, что скажешь?

– Да что я…

– Ясно. Колян, я тебя и не спрашиваю: верный ты дружок зелёного змия… Слушай, мать, раз такое дело, может, пристроить их куда-нибудь… ну, в интернат, что ли, какой… пока. Ведь им учиться надо.

Смолчала Варвара Авдеевна, сглотнула обжигающие нутро слёзы, горестно опустила голову и вышла во двор.

…Очнувшись, бабка Варя вдруг заволновалась:

– Да Шурка-то где? Отпросилась ить на час только в клуб. С женихами небось хороводится… Узнаю, космы-то повыдеру. Анютка-а-а! – крикнула она, чтобы младшая внучка услышала её в избе. – Зачерпни водицы ковшом да вынеси сюда!

Но пятилетняя девчушка играла с куклами в дальней комнате и не слышала. Пришлось бабке Варе сбросить разбитые тапки и пойти в избу. Большими глотками, с громким бульканьем, она жадно влила в себя почти весь ковш воды и устало опустилась на широкую крестьянскую лавку, как раз напротив сиротливо выглядевшей давно не белённой русской печи.

Вдруг распахнулась дверь и влетела запыхавшаяся Александра. Большие серые глаза лучились какой-то особой радостью.