Далеко ли до счастья

– Баб, я немного задержалась. Обсуждали мои стихи, говорят, в печать отдадут, – она то и дело отбрасывала прилипавшую ко лбу чёлку и продолжала стоять на месте, переминаясь с ноги на ногу, не зная, как вести себя дальше в присутствии строгой бабушки.

– Пропечатают, говоришь? – она взмахнула правой рукой и принялась нещадно сечь воздух. – Вчерась у тебя волитбол, позавчерась – ишшо чо-то, сёдни – стихи. Стихами твоими, девонька, сыт не будешь. Глянь-ка ты, кака обчественница! Тута поливка, прополка опять жа. Ты, бабка, хошь разорвись! Да стирки вон накопили целый воз. Стирай, старая, марать есть кому! Нет чтоб хотя печку вот подбелить, дак носится как угорелая, – её голос почти срывался на крик, но вдруг, осёкшись, перешёл на шёпот, и она договорила скорее самой себе: – Свалились вы на мою головушку, прости, Господи!.. Ой, батюшки, поясничку-то как секёт…

Бабка Варя не притворялась, её и без того непривлекательное лицо искорёжилось от боли.

– Дай-ка, Шура, мне мазь… на полочке в комнатке лежит.

Хорошо, что бабушка отправила её по делу, иначе бы она не стерпела и разревелась. Унизительно, гадко выслушивать бабкины напраслины. И первой мыслью всегда было в таком случае – убежать, убежать куда глаза глядят, всё равно куда, превратиться в маленькую мошку и забиться куда-нибудь в щель, чтобы ничего не слышать и не видеть. «Вот закончу школу – и уйду. Непременно уйду. Стану работать. И заживём вдвоём с Анюткой», – успокаивала она себя всякий раз, когда бабка Варя бранила её.

Но вдруг Александра представила тоскливый бабушкин взгляд. «Как же она с хозяйством своим управляться будет? И ведь её не бросишь. Ну, покричала да покричала… с кем не бывает?»

Через силу сдерживая слёзы, Александра подала мазь и пошла переодеваться. Сняв модное летнее платьице, накинула халатик и оглядела себя в зеркале старого шкапа: ладная фигурка, симпатичная мордашка. Вытерла мокрые глаза ладошками.

Подошла Анютка и с восторгом стала рассказывать про свою игру в «Дом».

– Девчонки, подите-ка сюда, – позвала бабка Варя. Она успокоилась немного, неторопливо провела краешком фартука по глазам, будто снимая с них пелену, и перевязала платок на голове. – Сейчас сходите в огород, прополите грядку морковки. Да рот не разевайте, чтоб кур не запустить, – сказала она тоном, не принимающим никаких отговорок.

Сестёр как ветром сдуло. Наконец-то избавят свои уши от надоевших нравоучений!

Бабка Варя выглянула в окошко и, удостоверившись, что её теперь не побеспокоят по крайней мере полчаса, кулём упала на пол, здесь же, около лавки; захлёбываясь слезами, пыталась облегчить душу:

– Господи, прости меня, грешную, и помилуй… Что дальше делать – ума не приложу. Остались ить горемыки без родителев… Ах, доченька, доченька, младшенькая ты моя… Камень-то какой на душе у меня… Не хочу, чтобы внучки хужее других были, от рук отбилися… больно вольными стают. Шурку уже дома не удержишь, вона какая она… видная у нас, как картинка! Нечто я не понимаю: из окошка-то нашего весь мир не оглянешь… – она тяжело вздохнула, но вдруг твёрдо самой себе ответила вслух: – Ладно, поживём – увидим. На всё воля Божья… Будет день – и будет пища.

Варвара Авдеевна поднялась, держась за лавку, как за спасательный круг, и пошла уверенной походкой к рукомойнику смывать следы облегчения своей просветлённой души.

Дедова промашка

В одной деревеньке жили себе дед и бабка. И всего богатства-то у них было – земли клочок. С него и кормились. Случилось как-то ранней весной сильно захворать старой. Лежит себе на русской печи, греет косточки, ломоту прогоняя, но никак не дают ей покоя думки о делах огородных. Подошло время семенную картошку из подполья вытаскивать, чтобы клубни проклюнулись.

– Антип, – через силу позвала старуха мужа, – пора картошечку солнышку показать: ить скоро посадка.

– Хорошо, Дуня, сделаю, – а сам, чего греха таить, закрутился по хозяйству да и позабыл о данном слове, точно память у него начисто отшибло.

Быстро полетели денёчки. Не успел Антип глазом моргнуть, а соседи уж картошку сажают, и только тогда он вспомнил про семена. «Ах, чучело ты гороховое! Всё-то у тебя шиворот-навыворот!» – напустился он на себя. Но жене ни словом не обмолвился про своё беспамятство: зачем её, хворую, тревожить?! Скорёхонько вытащил клубни на свет божий и давай их расталкивать в положенном месте. А земля у них никудышная была, болотистая. Вскоре пошли дожди, а следом и холод припожаловал…

– Антип, чо там на огороде-то делается? – кутаясь в шубейку, спросила однажды бабка.

– Да всё ладно, – успокоил он, а сам глаза спрятал, будто украл что.

Убралась наконец восвояси недобрая весна, и послало небо лето сухое да жаркое, а хворой – ещё и избавление от лютой болезни. Стала Евдокиюшка поправляться. Вот уже и с печи спустилась да по стеночке добралась до окошка. Глядела-глядела она на картофельную делянку, но ни одного всхода не приметила. Что за напасть такая?! Дождаться не могла, когда старик управится с работой во дворе, окликнула: