Далеко от яблони. Родители и дети в поисках своего «я»

Пока Клэй работает на фабрике, у них есть страховка, чтобы оплачивать лекарства для детей. Кроме того, его зарплата покрывает расходы на жизнь в Теннесси. Энн живет на деньги от продажи газонокосилки и автомобиля, а также на пособие, которое она получает за усыновление детей с особыми потребностями. «Мы получаем 1900 долларов в месяц, – сказала она. – Проживание в этом трейлере, аренда и коммунальные услуги, стоят 900 долларов в месяц. Я трачу около 100 долларов в неделю на продукты и около 25 в неделю на бензин. У нас есть много пасты Tuna Helper, гороховый суп, рогалики и йогурт. Я встаю утром, собираю их в школу, они садятся в автобус, и я снова ложусь спать. Я встаю так, чтобы успеть принять душ до их возвращения. Потом играю с ними и делаю с ними уроки до того, как укладываю их, снова засыпаю. Я бодрствую больше, чем раньше. Но я не повесила занавески и ничего не украсила. У меня нет сил».

У Энн есть на примете другое безопасное место, если здесь все развалится. Она точно знает, как будет переезжать и что будет делать. Когда я предложил ей поговорить со школьными администраторами о том, почему она не может предоставить рекомендации для новой преподавательской работы, она ответила: «Лучше я буду работать на бензоколонке, но никому не скажу, что мой ребенок – трансгендер». Мы шли через трейлерный парк навстречу школьному автобусу. Трое шумных детей выскочили оттуда и бросились обнимать Энн. Она стояла там, сразу после нашего долгого, тяжелого разговора, в объятиях этих детских ручонок и смеялась от радости.

«Я не стала любить свою дочь меньше из-за всего произошедшего, – сказала она в тот вечер. – Но я скучаю по маме. Я скучаю по своей сестре. Там могила моего папы, и я просто надеюсь, что кто-то кладет на нее цветы. Я скучаю по своей собаке. Я скучаю по своим ученикам. Я чувствую себя очень виноватой, потому что все еще зациклена на всем том, что мы оставили позади. Я должна просто отпустить все это. Но меня так злит, что эти люди отняли у нас нашу жизнь». Потом Энн снова улыбнулась, как будто ничего не могла с собой поделать. «Нельзя все время горевать, когда у тебя есть дети. Вы видите, как далеко они зашли, и они у тебя в самом сердце. Момент, когда они выбегают из автобуса – один из лучших для меня. Другой – когда они просыпаются утром и запрыгивают ко мне в кровать. Сожалею ли я? Нет. Я скучаю по тому, что было в прежней жизни. Но, если бы я знала, что все так произойдет, я бы все равно удочерила Келли. Мне повезло. Потому что, честно говоря, если бы Келли не вошла в мою жизнь, я бы никогда не попала в этот большой, более красивый мир, где я встретила тебя и так много других замечательных людей. Я еще 20 лет была бы замужем за мужчиной. Я имею в виду, если взглянуть на это с другой стороны, Келли принесла больше благословения в мою жизнь, чем я могла бы вернуть ей».

В 1990 году Джудит Батлер опубликовала книгу «Гендерное беспокойство», которая пошатнула идею гендерного бинаризма. В 1999 году в предисловии к новому изданию она написала: «Можно было бы задаться вопросом, какая польза в конечном итоге заключается в „открытии возможностей“, но никто из тех, кто понимает жизнь в социальном мире как столкновение с „невозможностью“, неразборчивостью, нереализуемостью, нереальностью и незаконностью, вряд ли поставит этот вопрос»[1587]. Через два десятилетия после публикации книги возможности открываются шире, чем надеялась Батлер. Когда моя подруга, профессор одного из университетов Среднего Запада, была беременна моей крестницей, одна из ее студенток вызвалась назвать своего первого ребенка Эйвери, объяснив: «Я просто подумала, что Эйвери – это хорошее, незамысловатое имя, которое мой ребенок мог бы сохранить, если бы он оказался другого пола, чем тот, в котором родился». Норман Спак описал подобные рассуждения, назвав их «„новой эрой“, когда ни одна вариация человека не остается забытой». Легкомысленность в отношении пола гораздо более распространена, чем раньше. «В какой-то степени трансгендерность стала причудой», – сказал Мейер-Бахльбург. Это наблюдение соответствовало моему опыту. Я встречал людей в кампусах колледжей, которые определяли себя как квир, чтобы выразить революционные чувства или передать свою индивидуальность; они были гендерно флюидными без дисфории. Это явление может быть культурно значимым, но оно имеет мало общего с людьми, которые чувствуют, что они не могут иметь подлинного «Я» в своем биологическом поле.