Он решил ввести меня в парижский свет, а лучшим предлогом для этого было посещение бала в восточном духе, который давал Алексис де Реде на острове святого Людовика, в отеле «Ламбер». Это было главное событие сезона и, как издевался Дали, «те, кого не пригласят, скажут, что не пришли, потому что собрались уезжать или заняться зимним спортом». Он вспомнил виконта де Ноай, который всегда спрашивал себя, получив приглашение: «Нужно ли туда идти? Можно ли вращаться среди этих людей?», за что милый виконт заслужил кличку «Можно ли — нужно ли».
— Нужно ли идти на бал Реде? — спросила я, передразнив виконта.
— Обязательно! — отвечал Дали. — Конечно, только для того, чтобы полюбоваться плафоном, расписанным Тьеполо. Сам бал не заслуживает никакого внимания.
Гала не собиралась идти на бал. Светские сборища вроде этого внушали ей ужас. Я же была поглощена маскарадным костюмом, которого у меня не было. Все приглашенные заказывали совершенно экстравагантные костюмы, богатые кафтаны, тюрбаны с султанами и так далее, и тому подобное.
— Успокойтесь! — сказал Дали. — Вы гораздо красивее и оригинальнее всех этих разряженных дебилов. Впрочем, я, кажется, придумал костюм для вас. Вы будете цветком восточного мака, помните «Амаполу»?
И он заказал обтягивающее красное платье у Репетто.
В последний момент меня стало пугать то, что я встречу всех этих людей, живущих совершенно по-иному, чем я, и отказалась идти на бал. Дали успокоил меня: ведь его-то я знаю, и еще мы возьмем с собой близнецов. Да, мы приведем с собой диоскуров, переодетых в пажей. И я смогу танцевать с ними. Сам мэтр надел парик а ля Людовик XIV и запасся лорнетом, украшенным драгоценными камнями. «Я переоделся в Дали!» — объявил он. Близнецы в костюмах пажей несли знамя и, на бархатной подушечке, каббалистические знаки блаженного Раймунда Луллия, изображенные на пергаменте. Что касается меня, то, кроме красного платья и лосин, я надела завитой белокурый парик.
— Выньте одну грудь, — посоветовал Дали. — Уверяю, вы будете единственным маком-самосейкой, который на это осмелится. И еще вы будете похожи на амазонку.
Последняя вспышка стыдливости заставила меня набросить на плечи прозрачный красный платок, расшитый золотыми нитями.
Наше прибытие в отель «Ламбер» было впечатляющим. У входа зазывала объявлял имя каждого прибывшего. Алексис де Реде в костюме калифа, ждал приглашенных на лестнице, ведущей на первый этаж, в большую залу с лепниной и фресками. Весь высший свет был здесь: Ротшильды, княгини, кинозвезды и представители высокой моды, аристократы и просто карьеристы, все в масках. Посреди расшитых золотом тюрбанов, одалисок, разубранных драгоценными камнями, Турандот и Лакме, китайских императоров и Шехерезад, фальшивых и наспех скроенных, мы быстро потеряли близнецов. Никто не обратил внимание на пергамент Раймонда Луллия и это задело Дали. Брижит Бардо была одета в обтягивающее платье. Элизабет Тэйлор — в вышитый кафтан. То, что я изображала цветок опиума, никого не интересовало, но моя обнаженная грудь привлекала все взгляды. Все это сборище в конечном итоге походило на тусовку богатых хиппи. Диоскуры чувствовали себя гораздо увереннее, чем мы оба: Дали был уязвлен, что не оказался в центре внимания, меня смущало то, что меня замечают только из-за обнаженной груди.
Несколько дней спустя барон де Реде пригласил нас на обед. Мы были среди близких друзей барона, и Дали мог сколько угодно строить из себя звезду. Барон подарил ему новую трость «в связи с Амандой». Фарфоровый набалдашник представлял собой голову женщины-фиалки в шляпке а ля Людовик XIV.
Последним светским событием зимы был обед, данный Полем-Луи Веллером в голландском посольстве. Дали изо всех сил старался дать мне почувствовать, что он печется только о моем благе и что все эти светские рауты нужно только для того, чтобы послужить пищей для наших кадакесских бесед.
Впрочем, ему не пришлось долго ждать. Когда мы снова оказались наедине, в наших обычных ресторанах, он подробно объяснил мне, кто есть кто, где приобрел состояние.
Все рассказы Дали были приправлены сплетнями. Как консьержка, он был в курсе всех скандальчиков. Такой-то был педерастом, такая-то, известная нимфоманка, содержала альфонса прямо на глазах импотента-мужа. В «Максиме» мы всегда обедали на втором этаже, заставленном тепличными растениями, рядом восседали «завсегдатаи»: сплетница Кармен Тессье, Ротшильды, мадам Альфан, работавшая у Кардена, Мальро, иногда один, иногда с Людмилой Чериной. «Ленен» был более людным: деловые люди, грузные буржуа, провинциалы. По воскресеньям мы отправлялись в «Серебряную башню» — в этот день наши обычные рестораны были закрыты. Дали заставил меня продегустировать утенка, при этом разбирая по косточкам Нотр-дам, этот «скелет курицы», как он говорил. Я отдавала должное «мушиным кораблям» и училась ценить французскую кухню.