Дали туманные

Теперь пытался вспомнить (этому еще в гимназиуме учили), что же произошло в прошлом до таинственного Обновления. Что-то очень и очень грозное, от чего, как в Писании сказано: "пропиталась ядом земля, и вода, и воздух". И сгинуло бы человечество, если бы не "защитники". В общем, надо думать, произошла непонятного свойства глобальная экологическая катастрофа, в результате которой погибло почти все население Земли, а спаслись (опять же благодаря "защитникам") только те, что остались в Городе. А что являл собой Город до Обновления? И кто такие "защитники"? С Городом не совсем ясно. Известно одно, как стоял, так и стоит. А вот "защитники" - это скорее всего физики да химики да биологи - иных он себе не представлял. Короче говоря, те, кого не без пренебрежения теперь, с легкой руки Букреева, царство ему небесное, называли "технарями". Но ведь именно "технари" в свое время, насколько Красноморов знал о прошлом, и довели планету до убийственного состояния. Они же потом и спасли то, что еще можно было спасти.

Красноморов вспомнил мертвую зловонную реку на северной окраине общины, некогда проложившую себе путь между низкими илистыми берегами. Дух был таакой, что его спутники все, как один, повернули назад, отказавшись даже обследовать местность. И по сю пору северный ветер по осени доносит временами запах мерзостно-тошнотворной гнили. А в другую поездку на вездеходах в поисках особо опасных могильников с уцелевшей техникой они наткнулись на длинную прямоугольную яму с просевшей землей, кое-где обнажившей человеческие кости. Сверкало ослепительное, весеннее солнце. Яму обступили черно-зеленые с поникшими в безветрии ветвями ели. В их тени лежал нестаявший еще ноздреватый снег, от которого веяло холодком. Прямо под ногами Красноморов увидел выбеленную временем кисть руки с шестью пальцами. Он отступил на шаг, а этот неестественный шестипалый остов еще долго стоял перед его глазами. В летописях, который хранились в тайном городском читалище (как член Великого Совета Красноморов имел туда доступ, но обычно этим своим правом не пользовался), сообщалось (как ему поведала Ефросинья Ярославна), впрочем, довольно глухо и туманно о каких-то массовых уродствах, имевших место до Обновления. Василий помнил, что в детстве его да и других мальцов пугали уродами. Но на его памяти никто истинных уродцев не видывал, хотя страшное воспоминание о них жило: переходило от поколения к поколению.

Чего однако не осталось после Обновления, так это многочисленных зверей, хорошо описанных в старинных книгах. Куда они подевались, все эти волки, медведи, кабаны, лоси? Если верить книгам, прежде леса ими кишмя кишели. Сейчас в лесах ютилась самая мелочь - белки, крысы, изредка попадались зайцы, тощие и испуганные. Из летающих выжила лишь кое-какая птичья сволочь (как писал один из древних авторов): славки, воробьи да наглые картавые вороны. В реках можно было отловить костистых, противно сопливых ершей.

По звяканью металлической защитительной сбруи в коридоре Красноморов понял, что в очередной раз сменилась стража. Моргнул и закрылся глазок. И снова все затихло в остроге. Позднее что-то железное упало и с грохотом покатилось. Мужской голос довольно внятно выругался. Красноморову показалось, что где-то в отдалении спорят, судя по тембру голосов, мужчина с женщиной. Сердце Красноморова подскочило: Микеша? Но снова наступила тревожная могильная тишина.

Тревога вытеснила все остальные мысли. Прежде в Красноморове сидела уверенность, что с членом Великого Совета ничего не сделают. Не посмеют, даже если он подозреваемый. Кишка тонка. Сначала дело нужно как следует расследовать. Но ведь расправились же с Букреевым. Даже если у того и была вина перед народом, то не такая это вина, чобы жизни лишать. Внезапно Василий понял, что и с ним могут поступить так же - придти втихоря и убить. А потом объявить всенародно - дескать, извели. Или что он сам мебя извел, злобы собственной не снес. Это даже лучше. Доступней и понятней. Совесть, мол, заела.

Когда в двери лязгнул ключ, Красноморов вжался в стену. На пороге каморы тоже кто-то замер. Красноморов поднял голову. Перед ним стояла красная, в сбившемся платке Жаклина.

- Василий Егорыч, миленький... Я вот к вам... Еле прорвалась... Поесть, попить принесла...

- Да я вроде и не голодный, - тихо сказал Красноморов.

- Как это не голодный? Время-то к полуночи...

Жаклина скинула шубу, пошарила глазами по стенам в поисках крючка, потом бросила шубу на солому, присела, жестом приглашая Красноморова, и развязала узелок.

- Пироги... Вот с черемухой, Василий Егорыч, отведайте. да не стесняйтесь, бога ради, присаживайтесь... А это запить, чтобы в горле сухо не было...

Пироги были славные, однако Красноморову и кусок в горло не шел. Но чтобы не обижать девку, он пересилил себя.

Потом Жаклина, расстегнув пуговицу холщевой блузки, вытащила из-за пазухи тряпицу, осторожно развернула ее и протянула Красноморову крохотную белую лепешку.