Дальнее зрение. Из записных книжек (1896–1941)

Неиссякающая попытка превратить человека в полносвязный механизм так, чтобы безвыходно принужден он был отдать свои силы только по тому единственному пути, который еще оставлен ему открытым! Устройство жизни по принципу механизма – это и есть рабовладельчество. Но никогда не удавалось превратить человека в механизм безраздельно и в этом сказывалось вечно уходящее вперед и вечно ищущее новых путей существо человека! Великою символической памятью о том, как рабовладельческая культура пыталась усовершенствовать жизнь превращением людей и целого народа в механизмы, служит бедствие Израиля в фараонитском Египте, появление Моисея, выход народа за море Чермное, странствие в пустыне далеко от египетских мяс и начало жизни на земле обетованной.

Тебе дан в лице NN человек и собеседник, который противоречит тебе и твоим установкам. Не допускаешь ли, что есть возможность и такая, что противоречие его создается тем, что ты носишь в себе, и призывается раскрыть тебе глаза на твои, может быть, сокрытые от тебя черты? И не допустить ли такой возможности, что пока он, этот собеседник, тебе дан именно как противоречащий, ты еще и удерживаешься в некоторой относительной норме или, по крайней мере, ближе к норме, так как предоставленный самому себе ты давно уже покатился бы под гору?

Обыкновенно этой теоретической возможности мы не учитываем и не хотим учитывать в практических противоречиях, с которыми встречаемся.

Вот тебе «не ндравится» образ жизни и мысли повстречавшегося с тобой человека, его быт, а затем, может быть, и его лицо. Но не допускаешь ли ты, как возможность, что, во-первых, ты с твоим бытом ему тоже не нравишься и с вполне достаточными к тому основаниями? И возможно ведь, что он имеет по крайней мере такие же оправдания, как и ты, существовать, как существует! И, во-вторых, не допустить ли еще и такой возможности, что пока он дан тебе «не ндравящимся», ты еще и сдерживаешься в своем безотчетном, интимно-слепом и все ширящемся самоутверждении?

Лишь понемногу и постепенно приоткрывается нам слепота и глухота тупой силы самоутверждения, которая сидит в нас глубоко, составляя в нас наше консервативное существо. И в тот час, когда дашь себе отчет в том, что это она заявляет себя в особенности, когда мы обнаруживаем тенденцию быть недовольными образом жизни и мысли встречных собеседников, сразу становишься более открытым в отношении людей на их жизненном пути. И из роковой необходимости видеть и делать из них двойников переходишь к возможности иметь в них собеседников.

«Антирелигиозная пропаганда» – это самооправдание даже в своей погибели! Привычка самооправдываться и защищаться в своем излюбленном поведении доходит до такой последовательности, что и в час гибели все еще подбирают себе основания и аргументы в пользу защиты избранного пути!

Если у меня было кое-что, что можно было бы назвать моим, именно мне присущим методом во всей моей прошедшей деятельности, то он заключается в следующем. Когда приходится встретиться с инако мыслящими, постарайся войти по возможности полностью в их кожу, дабы из нее попробовать посмотреть на мир. Не будет ли он и тебе представляться тогда приблизительно так же, как он представляется вот этому новому для тебя человеку? Это и значит, что вместо спора надо попытаться войти в аксиому наблюдения твоего совопросника. Дальнейшая задача будет в изучении и оценке этих аксиом наблюдения!

Возрождение началось с бурного заявления, что стало не интересно и невмоготу более сдерживать инстинкты и натуральные позывы к ширению; поэтому не надо более их сдерживать, пора убрать узду! Надо дать свободу желающему довериться «природе» и своим темным побуждениям. Пора вернуться к тем стихиям, хотя бы и слепым, но в которых умели так идиллично жить древние! уберите узду, уберите наши надоевшие вожжи! Вот начало того индивидуального рационализма, который будет искать самоуправления в Декарте, в Бэконе, в успехах новой науки, в городской культуре, наконец, в вольтерианстве с его всяческими вариациями! Человек Возрождения пожелал вернуться к «естественности», т. е. в древнее состояние, которое затем всячески идеализировалось у тогдашних писателей, до Жан Жака Руссо включительно. Все безгрешно, все естественно, не может быть худо и зло, что красиво, «лучше под каблуком, чем под клобуком» – вот сентенции и девизы, начатые тогда!