Дальнее зрение. Из записных книжек (1896–1941)

У кого-то из ленинградских химиков-теоретиков высказана мысль, что смерть есть явление хаотическое, возвращение от более высокого закона и порядка бытия к более примитивному, отказ от того высшего достижения и порядка бытия, которое называется жизнью. Смерть сама по себе настолько не поддается выражению в самостоятельном законе, в самобытном разумном содержании, что всякие попытки ее истолкования и объяснения достигаются не иначе, как из интересов жизни и ради жизни. Поэтому смерть издавна сближалась и сопоставлялась со злом, поскольку и в том и в другом случае дело идет о хаосе отрицания бывшего до них разумного закона и добра! Хаос, небытие, нежить, смерть, прекращение жизни, перерыв лучшего ради замены его худшим! Замечательно, что попытки оправдать, «объяснить» смерть исходят всегда из понятий жизни и из интересов жизни!

Между попытками оправдать смерть ради жизни самая обыденная и обычная это уголовно-юридическая аргументация смертной казни, или цивильно-государственная аргументация войны. При всем разнообразии таких попыток, алгебраически-общее в них всегда в том, что аргументы почерпаются из жизни, ради жизни и во имя интересов жизни.

Философская попытка «объяснить» и «оправдать» смерть, найти ее логику, дается в принципе «борьбы за существование». Л. Н. Толстой говорил, что это «лживая выдумка, которой хотят оправдать зло». Здесь смерть объявляется строительницей жизни, скульптором ее! Остается загадкою и удивительным чудом из чудес, как хаос и отрицание могли бы из себя рождать положительный закон созидания! Здесь можно удивляться, констатировать, но нельзя понять удовлетворительно и разумно!

Более содержательное и разумное основание для смерти, но опять-таки аргументами жизни, дано у Златоуста. Здесь приоткрывается диалектический смысл смерти, в самоуничтожении зла ради все той же жизни и праведности. Преступление рождает смерть для того, чтобы уничтожить преступление, так что зло, преступление, хаос и смерть уничтожают сами себя, чтобы царствовала жизнь безраздельно!

В попытках дать «позитивное определение» того, что есть человек для «чистой науки», некоторые антропологи писали, что «человек есть существо погребающее».

Может быть, было бы больше оснований сказать, что человек – существо, впервые начинающее «осознавать смерть», останавливаться мыслью над фактом ее наличия.

Но при этом человек остается по преимуществу кондиционалистом и феноменологом смерти, не заходя обыкновенно глубже в ее смысл. В качестве же кондиционалиста и феноменолога, человек распознает лишь практически, как и чем достигается конкретный факт смерти, не вникая в смысл этого факта! И здесь можно сказать, что от животных человек отличался бы лишь в отношении смерти, что им несравненно освоена техника достижения смерти и техника массовой утилизации факта смерти ради тех или иных потребностей.

Величайшие представители человеческого рода жили в беспрестанной борьбе со смертью, с хаосом, с пороком, с бессмыслием, с отрицанием любимого, прекрасного и разумного! Понять смерть, чтобы уничтожить ее! Спрашивается, что же ужаснее того, когда мы сами призываем и утверждаем смерть вместо того, чтобы уничтожить ее, как велел нам Христос!

Вместо этого мы силимся придать ей логичность и смысл, оправдать ее, убивая себя или, еще хуже, убивая других!

Смерть сама по себе – бессмыслие, нарушение смысла бытия. Это наш «последний враг»! Нам завещано идти к ее уничтожению!

Простой человек со здоровым смыслом и сердцем, – лишь бы суметь к нему подойти. Он только и ждет того, чтобы его нашли, – тогда он с радостью пробивается чрез скорлупу одури-пресыщения и одури-маяты, за которыми ему ведь, в сущности, скверно! Всего труднее пробиться человеку чрез толстую скорлупу одури-пресыщения, ибо она уже очень ограждена самоуверенностью, самодовольством, привычкою самообеспечения. Тут нужен особенно полновесный ум и сердце, или какое-нибудь потрясение, чтобы человек преодолел начинающуюся одурь! Оттого на социальных верхах люди сохраняются гораздо реже и только при более или менее выдающемся из ряда уме и сердце! «Удобнее верблюду пройти сквозь иглиные уши!..»

Две крайности: уничтожение своего ради лакейства перед законом. Бахвальство, что мы всех переплюем. Крайности сходятся. Моральная и деловая трусость создают эту развилку в два тяжкие уродства.

Отсутствие в России научной традиции. Когда традиция образуется, она является и знаком, и фактором преодоления научного индивидуализма. Складывается устойчивость, а затем и коллективное развертывание научной мысли в стране.

У нас в России в особенности велика тяга к научному индивидуализму. Он обещает более легкие лавры для стяжания известности. Петру Ивановичу Бобчинскому и таковому же Добчинскому. Каждому хочется, прежде всего, отличиться своим «одёром».