Хотя российские граждане сохранили некоторую административную автономию, утрата экстерриториальности способствовала взлету национализма, как оборонческого, так и империалистического, среди большевиков и их оппонентов. Харбинская Объединенная конференция профессиональных железнодорожных и городских союзов, политических партий и общественных организаций выразила свою серьезную обеспокоенность в связи с решением китайских властей отменить экстерриториальный статус российских граждан в Китае, в особенности в связи с упразднением независимых судов, и обратилась за консульской защитой к еще не сформированной объединенной Дальневосточной республике. Весной 1921 года несоциалисты обвинили большевиков в том, что из-за них Россия утратила статус великой державы[593]
.Обращения Краснощёкова к американскому правительству тоже оказались тщетными. 10 августа 1920 года государственный секретарь Бэйнбридж Колби отправил ноту итальянскому послу, в которой США отказывались признавать прибалтийские государства, Грузию и Азербайджан, заявляя, что только так «можно помешать большевистскому режиму в его лживой, но эффективной попытке апеллировать к российскому национализму». Колби подчеркивал, что границы России должны «включать в себя всю территорию бывшей Российской империи, кроме собственно Финляндии, этнической Польши и той территории, которая может согласно договору составить часть Армянского государства», тем самым отвергая саму возможность государства на Дальнем Востоке. Сама Москва, впрочем, тоже относилась к «независимости» ДВР без особого уважения. Хотя в мае 1920 года она признала ДВР, а в августе 1920 года вновь подтвердила свое решение о создании буферного государства, Людвиг Мартенс, непризнанный советский представитель в Вашингтоне, выражая свой протест Колби в октябре 1920 года, не включал в список народов, насильственно захваченных царским режимом и, следовательно, заслуживающих право на самоопределение, никаких «дальневосточных русских» или «сибиряков»[594]
.Тем не менее по сравнению с Читой международное положение Верхнеудинска могло считаться благоприятным. В сентябре 1920 года японское командование пересмотрело договор 29 апреля 1920 года с владивостокским правительством, выведя войска из Хабаровска и таким образом ограничив зону фактической оккупации южной частью Приморской области: границей между японскими силами и пробольшевистскими становилась река Иман[595]
. Решение японцев вывести войска из Забайкалья нанесло сокрушительный удар по позициям Семёнова. Хотя под его командованием оставались китайцы и бурят-монголы, его прояпонская линия и применение силы к бурят-монгольским лидерам и китайским купцам разорвало связи Семёнова с китайским и бурят-монгольским национальными движениями. Не имея никаких серьезных связей с корейцами, Семёнов попытался опереться на тюрко-татар и украинцев. Мухаммед-Габдулхай Курбангалиев возглавил Военно-национальное управление башкир при штабе Семёнова, а Абдурахман Салимгареев стал главным военным муллой[596]. Кроме того, 7 сентября 1920 года Семёнов сообщил Забайкальской украинской раде, что его администрация предоставляет всем национальностям право на самоуправление[597].Несмотря на эти шаги, народной поддержки у Семёнова не прибавилось. В середине октября 1920 года был завершен вывод японских войск из Забайкалья. Эвакуация Дальневосточной армии – каппелевцев и семёновцев – в Приморскую область, начавшаяся в конце лета 1920 года, позволила партизанским отрядам и НРА (под видом партизанских отрядов) начать наступление на Читу в нарушение Гонготского соглашения. 22 октября 1920 года Читу взяли партизаны во главе с меньшевиком Карлом Яновичем Луксом. К концу месяца практически все силы противников большевиков во главе с Семёновым и Викторином Михайловичем Молчановым были эвакуированы из Забайкалья в зону отчуждения КВЖД. Там они были разоружены китайской армией и переправлены в Приморскую область. Роман Федорович фон Унгерн-Штернберг и его Азиатская конная дивизия, в которую входило множество бурят-монголов и тюрко-татар, отправились во Внешнюю Монголию[598]
.