Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации

Впрочем, китайское присутствие в пограничной зоне отнюдь не было главной заботой верхнеудинского и владивостокского правительств: они были куда больше обеспокоены решением Японии оккупировать Северный Сахалин и устье Амура[559]. Хотя частичная оккупация Сахалинской области, о которой было объявлено 3 июля 1920 года, называлась временной (в ожидании урегулирования Николаевского инцидента со стабильным российским правительством), японское правительство готовилось отправить туда специалистов по горнорудному делу для разведки полезных ископаемых. Томас Бэти, британский подданный и советник японского Министерства иностранных дел, утверждал, что с точки зрения международного права Япония имеет право оккупировать всю Восточную Сибирь как «край, в котором нет постоянного правительства, а есть лишь немногочисленные и разбросанные по всей территории поселенцы»[560]. Впрочем, США выразили протест даже против частичной оккупации Сахалинской области[561].

Декларация от 3 июля 1920 года сообщала, что Япония намеревается эвакуировать своих военных из Забайкалья, но из Приморья никто войска выводить не собирался, что способствовало дальнейшему нарастанию оборонческого российского национализма. Воплощая в жизнь лозунги гражданского мира, владивостокское руководство сформировало в конце июня – начале июля 1920 года коалиционный кабинет, пригласив руководить ведомствами предпринимателя Бориса Юльевича Бринера и других «цензовиков»[562]. Контрольный орган правительства возглавил В. Я. Исаакович из Русско-Азиатского банка, председатель Торгово-промышленной группы. Современники спорили о том, что стало главной причиной компромисса. По словам Парфёнова, состав кабинета наметил Мацудаира. Никифоров, со своей стороны, указывал на интересы российской буржуазии, желавшей вернуть свои позиции на дальневосточном рынке, которые в годы интервенции пришлось уступить иностранцам, и называл новый кабинет «единым национальным фронтом», на создание которого, несмотря на возражения многих членов партии, согласилось владивостокское отделение Дальбюро, не желавшее, чтобы «цензовики» попали под влияние Японии. Консерватор Владимир Петрович Аничков считал еще одной причиной компромисса провал денежной реформы, стремившейся сделать главной валютой во Владивостоке рубль, а не иену, но одновременно с этим упоминал об обещаниях Никифорова поддержать национальный капитал. Хотя японские представители действительно могли повлиять на формирование нового кабинета, главой которого стал Бинасик, в кабинет вошли Никифоров, Кушнарёв и другие коммунисты. Это был единственный пример широчайшего национального консенсуса в истории российской Гражданской войны[563].

Новый кабинет подчеркивал, что его главная задача состоит в «скорейшем и возможно безболезненном прекращении гражданской войны». Бинасик признавал, что с 1917 года авторитет государственной власти чрезвычайно упал, и надеялся вернуть общественное доверие, гарантировав гражданские свободы, проведя реформу судопроизводства и расширив права местного самоуправления. Ожидалось, что поддержка частной инициативы и кооперации, непрямое налогообложение и иностранные концессии приведут к оживлению дальневосточной экономики. Интересы трудящихся надлежало оберегать при помощи государственного контроля, социальной защиты и всеобщего образования. Во внешней политике кабинет дал обещание защищать государственный суверенитет, выступая против японской оккупации Сахалинской области. Кабинет апеллировал к людям, которые «увидели лицо национальной смерти», но сохраняли надежду на «то великое будущее, которое» заслужил своими жертвами «великий русский народ». Эта национал-демократическая программа получила одобрение большинства Временного Народного собрания[564].