Дальние рейсы

Долго бродил я в этот раз по знакомым местам. Здесь еще мало новых построек, только некоторые улицы заасфальтированы. Народу не густо. Мужчины, молодежь — в экспедициях, на теплоходах, на речных судах. Шумно будет здесь осенью, когда замерзнет Двина, когда возвратятся с Севера геологи, гидрографы, строители. Вот тогда погуляют люди, отведут душу.

В самом Архангельске идет жизнь обычная, «сухопутная». А в Соломбале совсем другая обстановка. Тут чувствуется ветер дальних странствий, громче звучат гудки теплоходов. На улицах встречаются спокойные и лохматые лайки, ездовые собаки, привезенные откуда-нибудь из ненецких становищ.

Примечательна и река Соломбалка со своими горбатыми мостиками. У обоих берегов ее почти впритык одна к другой стоят крытые моторные лодки, выкрашенные в яркие цвета. Их сотни. Только узкий проход посреди речки свободен для плавания. На этих моторках местные жители ходят на рыбалку, охоту, отправляются в гости, добираются до судов, стоящих где-нибудь далеко на рейде. А там, на этих судах, у кого сын, у кого брат. Не всякий раз родной человек на берег сой дет: работа не позволяет. Посидишь с ним между вахтами, выпьешь чайку или чего-нибудь позабористей, а потом — в моторочку и по волнам, с песней, до дома.

С Архангельском, особенно с Соломбалой, связаны имена всех знаменитых полярных исследователей. Отсюда начинали свой путь на север и на восток, в холодную ледяную пустыню Лазарев и Чичагов, Литке и Русанов. Отсюда ушел в 1928 году ледокольный пароход «Малыгин», посланный на поиски экспедиции итальянца Нобиле, который пытался на дирижабле достичь полюса и потерпел аварию.

Четыре года спустя прославленный ледовый капитан — архангелогородец В. И. Воронин — вывел из устья Двины пароход «Сибиряков», которому суждено было стать легендарным. Это он тогда, впервые в истории, прошел за одну навигацию от Белого моря до Тихого океана, открыв, таким образом, движение по Северному морскому пути. Это «Сибиряков» вписал одну из героических страниц в историю нашего флота в годы войны. Мы: еще вспомним об этом. А пока расскажу о событии, которое произошло как раз в то время, когда наш «Воровский» бороздил северные моря.

Я люблю музыку пароходных гудков. Сколько в них различных оттенков! Прислушайтесь! Задорный крик молодого катера и сиплый голос доживающего свой срок портового буксира — разве их спутаешь? Грустный гудок уходящего в дальний рейс судна и радостный, полный надежды и нетерпения — при возвращении. Или частые, тревожные гудки в тумане, когда ничего не видно вокруг и корабль сбавляет ход, боясь столкнуться со встречным судном. Протяжно и торжественно звучат гудки при переходе через экватор или через полярный круг. Надрывая душу, тоскливо воет гудок, когда хоронят в море товарища, прикрыв его корабельным флагом, завернув в парусину и привязав к ногам тяжелый балласт.

А бывают гудки непонятные, неожиданные для постороннего человека. Как-то ранним утром старый пассажирский теплоход «Львов», бывший во время войны госпитальным судном и награжденный боевым орденом, приближался к Новороссийску. Я как раз находился на палубе, когда на мостик поднялся капитан в парадной форме и собственноручно дал долгий и грустный гудок. Я постеснялся узнать у него, зачем это нужно в открытом море? Некоторые пассажиры ворчали: гудок разбудил их.

Лишь потом рассказали мне ребята со «Львова», что на этом месте два госпитальных судна подверглись налету немецкой авиации. Судно нашего капитана и его друга. У них не было никакого оружия, только красные кресты. А каюты и палубы были полны ранеными, которых везли из осажден него Севастополя.

Немецкие бомбы и снаряды кромсали тела кораблей. Когда подоспела помощь, один из них уже находился на дне, а второй, дырявый, как решето, медленно полз вперед, наклонившись на один борт.

Теперь, говорят, старый капитан «Львова» ушел на пенсию и никто не салютует морской могиле, где покоятся сотни неизвестных матросов и неизвестных солдат. Над этой могилой не поставишь обелиск, с годами она совсем сотрется в человеческой памяти…

Гудок — это голос корабля, это его душа. Я встречал моряков, которые не любят бывать в Одессе, называют одесский порт «глухим», потому что там, в городе-курорте, запрещены отходные и напутственные гудки.

При встрече в море корабли, как правило, обмениваются приветствиями. Иногда это короткие, равнодушные сигналы, иногда приятельские, долгие, даже игривые.

Да, всякие бывают гудки, и совсем по-особому звучали они в сентябре 1966 года на Диксоне, в Карском, Баренцевом и Белом морях, когда там появлялся старый орденоносный ледокол «Георгий Седов». Все встречные суда, и большие и малые, и советские и иностранные, приветствовали ветерана долгим прощальным гудком, все суда поднимали на своих мачтах прощальный флажный сигнал. Ветеран Арктики совершал свой последний рейс.