Дальний Восток: иероглиф пространства. Уроки географии и демографии

Лётчику поручают наземное путешествие по Приморью – выбрать места для взлётно-посадочных полос. Николай едет верхом, бойцы – на тачанке. Поход длился два месяца. Особенно сложным, пишет Каманин, был поиск мест для посадочных полос в районе Владивостока с его горным рельефом. О результатах Каманин докладывает командующему ВВС страны Якову Алкснису, лётчика премируют велосипедом.

Многие аэродромы, оборудованные по результатам каманинской разведки, сейчас зарастают травой и разрушаются. Из металлических дырчатых пластин, использовавшихся как покрытие, делают заборы.

Потеряв ориентировку в ночном полёте над Ханкой («Вдруг я увидел звёзды там, где, по моим представлениям, должна быть земля… Представление о том, где небо, где земля и в каком положении самолёт, было потеряно»), Каманин решает освоить «слепые» полёты. В 1931-м становится командиром звена, в 1932-м – коммунистом. В 1932-м часть вооружили новыми самолётами Р-5. В 1934-м Каманин – командир отряда, выполняет сложный одиннадцатичасовой полёт до расчётной точки в Японском море. Ожидается война с Японией, лётчики изучают матчасть вероятного противника. Но прежде их ждало другое испытание – мирное: спасать челюскинцев.

Вместе с Каманиным и другими военными лётчиками на Чукотку отправились пилоты Камчатского погранотряда и гражданской авиации. Каманинские «эр пятые» во Владивостоке разобрали, пароходом доставили на Камчатку. Самым сложным было долететь оттуда к берегу Ледовитого океана. От места выгрузки самолётов до лагеря челюскинцев – около двух тысяч километров неизвестности. Высота хребтов, очертания Камчатки и Чукотки были обозначены на картах лишь приблизительно. «Мы находились на краю земли, лежащей за пределами цивилизации. Никаких аэродромов, никаких радиомаяков. Мы знали только, что в Анадыре и бухте Провидения должно быть для наших машин горючее, но и это не наверняка», – пишет Каманин. Добраться удалось не всем, часть лётчиков совершили вынужденные посадки.

Алкснис (ему оставалось четыре года до расстрела) предложил первым Героям учиться дальше: «Стране нужны очень хорошие, высокообразованные кадры для нашей авиации. Проблему среднего звена мы решили… Теперь надо готовить кадры высшего звена».

И Каманин полетел дальше: академия, война, генеральство, космонавты… Снимки в книге его мемуаров: на глазах эволюционирующие самолёты; ледовый лагерь челюскинцев; сам Каманин – невысокий, шустрый, улыбающийся. Снимок 1943 года – он уже командующий корпусом, тридцатипятилетний генерал. Его лётчики – мастера штурмовых ударов. А вот он с Королёвым, с Гагариным…

Дальний Восток был взлётной полосой, откуда можно было взмыть на самый верх. Судьба Каманина тому подтверждение; в каком-то смысле она типичная. Неслучайно дальневосточные страницы генеральских мемуаров наполнены какой-то детской восторженностью. Это сейчас считается, что «показать себя» можно только в Москве, в крайнем случае в Питере. Дальний же Восток нередко воспринимается как личное проклятие, которое нужно преодолеть.

Каманин жил в фазе расширения империи. Нам, росшим в 1990-е, выпала фаза обратная. Сегодня, несмотря на наличие относительно доступной пассажирской реактивной авиации, небо стало от нас дальше. Мы не записываемся в аэроклубы, не мастерим планеры, не рвёмся в военно-воздушные училища, не платим взносов в Осоавиахим и не поём про «пламенный мотор». Во Владивостоке 1990-х были другие «комсомольские призывы»: возить лапшу из Кореи, шмотки из Китая, тачки из Японии – или идти в рэкетиры.

И всё-таки небо наше не отвердело.

Над нашей улицей Чкалова то и дело проносятся истребители 22-го гвардейского полка. Всякий раз я останавливаюсь и провожаю взглядом серебристые силуэты. Мне по-прежнему кажется, что в кабинах сидят какие-то особые, небесные сверхлюди. Может быть, из-за этого в лётчики меня не тянуло – небо казалось недосягаемым, себя я мог представить максимум за штурвалом скромного Ан-2, и то чисто теоретически.

Странно думать, что в этих несущихся над городом машинах – обычные молодые парни. Или всё-таки небожители? Мы узнаём их имена, когда они погибают.

«Недалеко от Ямполя лётчики сели, считая, что здесь ещё находятся наши. А там уже были немцы. Они окружили Соколова и Овсянкина, хотели взять их живыми. Наши товарищи отбивались до последнего патрона. Поняв, что вырваться не удастся, они решили, что лучше остаться мёртвыми на родной земле, чем мучиться в фашистском плену. Вы спросите, как мы узнали о мужестве наших боевых друзей? Об этом рассказал на допросе немецкий лётчик, взятый недавно в плен. “Я каюсь, – говорил он, – что не поступил так, как ваши лётчики под Ямполем. У нас тоже есть понятие воинского долга!”»

Это рассказ командира полка майора Виктора Иванова, приведённый в воспоминаниях Покрышкина «Небо войны». Относится он к 1941 году.