– Спасибо… нет, – ответила Джесс с безукоризненной вежливостью.
– Сходить за яйцами, Роб? – спросила Эйли, не двигаясь с места.
– Спокойно, женщина, не суетись. Не утруждай себя, у тебя и так выдался непростой день, не сомневаюсь. Я сам схожу за яйцами – попозже.
Он прислонился к арке оконной ниши, глядя на Джесс, которая не спеша потягивала молоко.
– Вкусно? – спросил он через минуту, потому что больше ничего не придумал.
– Очень!
Она округлила глаза, глядя поверх толстого ободка стакана.
Роб направился к двери.
– Тогда я схожу за яйцами. Как насчет дюжины отличных коричневых яиц? Пойдем возьмем свежие прямо из гнезда.
Она нерешительно смотрела на него.
– Идем, Джесс, – ободряюще кивнул он. – Сама выберешь. А после вернешься и попрощаешься с Эйли.
– Хорошо, – ответила она и медленно пошла за ним.
Снаружи темнело; неясно белели хозяйственные постройки, и во дворе лежали странные призрачные тени. Стояла мертвая тишина. Джесс было не по себе, она еле волочила ноги, все больше замедляя шаг, и смотрела в спину Робу, на его широкие плечи, на гордо посаженную маленькую темную голову.
Он остановился у двери амбара и распахнул дверь:
– Срежем здесь путь.
Она мгновенно поняла, что он лишь пытается говорить небрежно, что его уверенность напускная. Он отворачивал лицо; его голос казался чужим; да, внезапно она поняла, почему он повел ее этим путем, и испугалась. Вглядываясь в таинственные глубины амбара, Джесс тщетно прибегла к кокетству:
– Я не могу туда пойти в своем красивом новом платье.
Но это прозвучало тихо, бесполезно; она улыбалась через силу – пародия на ее обычную дерзкую улыбку. Он просто стоял и держал дверь открытой, приглашая ее войти. Она увидела, что он нервничает и не может вымолвить ни слова, увидела, как бешено пульсируют жилки на его висках; и ее неодолимо потянуло к нему.
Кровь прилила к ее коже, забурлила в жилах, обожгла незнакомым дурманящим желанием. Ей отчаянно хотелось пойти с ним в амбар.
Но нет, она не должна, это исключено! Это смешно, глупо; это опасно.
Внезапно, отводя глаза, он сказал, словно принял ее отказ:
– Мы обойдем амбар, раз ты боишься испачкать платье.
– Нет! Д-да, – запинаясь, проговорила Джесс. – Полагаю, это не очень важно…
Она умолкла и облизнула пересохшие губы.
Из амбара доносился сладковатый запах сена. У нее кружилась голова. Предначертанное сбывалось. «Плевать, – подумала она, – я пойду. Один раз живем! Я пойду!» И она вошла в амбар.
Дверь за ними закрылась, и стало не только тихо, но и совсем темно. Она не видела его. Она была рада, что не видит его. Она собиралась идти дальше, притвориться, что и вправду хотела срезать путь. Но не могла. Она жадно ловила воздух губами; раскраснелась, словно от бега; губительная тайная страсть поглотила ее.
Внезапно он заключил ее в объятия. Облегчение и счастье были непередаваемы. Оба молчали. Она прижималась щекой к его шее; ей хотелось прижаться еще сильнее; стеснение в груди приносило одновременно боль и удовольствие. Затем он прильнул к ее губам; его дыхание словно потекло в ее тело. Она обмякла в его руках, дрожа.
Мягкое сено с готовностью приняло ее тело, и это было поистине прекрасно, это было частью ее капитуляции…
Сколько прошло времени – никто из них не знал. Затем Джесс вздохнула и подняла голову. Она чувствовала слабость, холод; все изменилось. С внезапным ужасом она осознала, что натворила.
«Господи помилуй, – подумала она, – это же не я; нет, нет, эта дурочка не я!» Ее охватили злость и сожаление. На мгновение Роб стал ей ненавистен. Она резко села.
– Джесс, – прошептал он, не выпуская ее из объятий.
– Хватит! – крикнула она. – Больше не прикасайся ко мне.
– Но, Джесс!
– Оставь меня! Нам нельзя было сюда приходить.
– Но, Джесс! – повторил он.
От ярости и горечи она вышла из себя. Ударила его в грудь; оттолкнула.
– Оставь меня! Оставь меня, ты, скотина, животное! Я тебя ненавижу! Как я могла прийти с тобой сюда!
Она вскочила. Он тоже поднялся и в смятении попытался удержать ее. Но Джесс снова вырвалась из его рук.
– Я хочу домой! – крикнула она.
Подбежав к двери, она отчаянно воскликнула:
– Не ходи за мной! Не ходи за мной.
Она растаяла в сумерках, прежде чем он успел вымолвить хоть слово.
Джесс неслась со всех ног по дорожке, как будто пыталась убежать от себя самой, терзаемая жалостью к себе и раскаянием.
Зачем она это сделала? Как она, Джесс Лауден, могла так низко пасть! Как можно было так распорядиться собой, своей чистотой! Должно быть, она совсем рехнулась! Она сжала кулаки в приступе мучительной тревоги.
Но наконец огромным усилием воли она собралась с духом и постепенно перешла на шаг. Она непременно кого-нибудь встретит, многие любят прогуливаться по дороге в Гринлонинг вечером после церкви. Да! Нужно сделать хорошую мину при плохой игре; она не выдаст себя; не скажет ни одной живой душе. И точка! Она стиснула зубы, полная решимости стереть свою ошибку из памяти, как будто ничего не было.