У нее в кармане школьного пиджака оказалось две купюры по десять франков и пятифранковая монетка, нечто вроде амулета. Она отдала их ему три часа спустя в унылом коридоре своего дома, пропахшем капустой. Она тихонько плакала, называла его Жоржем, так он ей представился, целовала его сжатыми, неумелыми, солеными от слез губами. У него было ощущение, что он совершает убийство, он злился на себя – на такое можно пойти ради двух тысяч, обещал никогда не уезжать, ждать ее завтра днем возле памятника. Поднявшись по лестнице, она обернулась к нему в последний раз с дурацким выражением лица, полным надежды на счастье, он сказал себе снова, что, черт возьми, ему тоже никто не дарил подарков, что его говнюк папаша тоже всю жизнь держал его мать за дебилку, а ведь как-никак это его мать. К черту и наплевать.
Он купил в закусочной гамбургер, глядя в ночную тьму по ту сторону окна. Это было на набережной, продолжении набережной Мессанжри. Он долго сидел там, потому что идти куда-то в другое место было намного дороже, а он знал по опыту, что, когда наступает ночь, нужно уметь упрямо, неподвижно ждать, а если начнешь суетиться, то можешь пропустить счастливую звезду. Около одиннадцати, когда он доедал второй гамбургер и допивал второй стакан вина, он увидел, как на набережной остановился белый «Тандербёрд», внутри он разглядел только зеленую или синюю косынку, номера у машины были парижские. Он сказал себе, что это очень вовремя.
Когда он вышел на улицу, из автомобиля вышла молодая женщина – высокая, одетая в белое. Она развязала косынку, золотистые волосы засверкали в свете фонарей на берегу реки. Левая рука у нее была перевязана. Она перешла улицу и скрылась в кафе неподалеку. Ему понравилась ее походка – вкрадчивая и одновременно расслабленная.
Прежде чем пойти посмотреть, что происходит в кафе, Филипп тоже перешел улицу, только в противоположном направлении, покрутился вокруг машины, чтобы убедиться, что внутри никого нет. Машина была пустая. Он открыл дверцу со стороны водителя. Салон впитал запах духов дамы. На приборной доске он обнаружил пачку «Житан» с фильтром, вытащил одну, зажег от прикуривателя, открыл сперва бардачок, затем лежащий сзади чемодан: две пары нейлоновых кружевных трусиков, светлое платье, брюки, раздельный купальник, ночная рубашка, тоже пахнущая духами, хотя все остальное пахло новым. На всякий случай он тоже поставил свой чемодан в машину.
Через окно кафе – внутрь он решил не заходить – он смотрел, что там происходит: она выбрала пластинку в музыкальном автомате. В зубах сжимала кренделек. Он заметил, что ее темные очки вогнуты внутрь и как-то странно отражают свет. Близорукая. Лет двадцать пять. Правая рука плохо действует. Замужем или живет с каким-то мужиком, который в состоянии подарить ей на Рождество «Тандербёрд». Когда она наклонилась над автоматом, он заметил, что ткань юбки обтягивает округлые упругие бедра, длинные ноги, а еще что костюм у нее испачкан в разных местах. У нее была скромная прическа, маленький рот и маленький нос. Когда она говорила с рыжей сексапильной кассиршей, он подумал, что у нее какие-то проблемы или она чем-то огорчена, короче, улыбка у нее была грустной. Мужчины-посетители – а впрочем, и женщины тоже – постоянно на нее поглядывали, но она ничего не замечала. Она слушала песню Беко, доносившуюся до него через окно, про одиночество на своей звезде. Наверное, ее недавно бросили. Да, с такими трудно иметь дело.
Богатой она не была, а если и была, то разбогатела совсем недавно. Откуда он это знает, ответить он бы не смог. Наверное, потому что богатые девушки по ночам не разгуливают в одиночестве в Шалоне, а с другой стороны, почему бы и нет? А может быть, из-за того, что у нее в чемодане была только зубная щетка и так мало нарядов? Он знал одно – когда попадается на пути такая девица, то лучше уносить ноги. Нет, с такими очень трудно иметь дело.
Он поудобнее устроился в машине и стал ждать. Настроил радио на канал «Европа Один», раскурил вторую сигарету. Он увидел, как она вышла из кафе, перешла улицу и остановилась неподалеку на берегу Соны. Когда она возвращалась назад, он понял по ее странной, красивой походке, что она – девушка уравновешенная и разумная, и, хотя мысль о том, что, если снять с нее этот костюм, она наверняка радостно отзовется на его ласки, подбодрила его, но все равно шансов у него было мало.
Она слегка отшатнулась, открывая дверцу и услышав обвинение, что опаздывает, но ничем больше свое удивление не выказала. Села за руль, одернула юбку, чтобы прикрыть колени, и заявила, шаря в сумке в поисках ключей:
– Только не говорите, что вы меня уже видели. Надоело.
У нее было самое четкое произношение из всех, которые ему доводилось слышать, казалось, что она тщательно выговаривает каждую букву. Он ответил, пытаясь тем временем придумать что-то поубедительнее:
– Поехали, болтать будем по дороге. Вы знаете, который уже час?
Самое неприятное – ее очки. Два темных овала, за которыми скрывалось неизвестно что. Ее четкий голос:
– Выйдите из моей машины.