Дама в автомобиле, с ружьем и в очках

– А как иначе? Просто вас разыграли. Вы где встретили этого дальнобойщика с фиалками?

– Перед шоссе в Осер.

– Должно быть, он часто ездит по дороге шесть и знает всех в округе. Он им и позвонил. С вами сыграли в Мальчика-с-пальчик – только задом наперед.

– Ну, а жандарм? Вы полагаете, что жандарм мог участвовать в такой идиотской шутке?

– Да он наверняка либо приятель, либо родственник владельца станции техобслуживания. Во всяком случае, почему бы и нет? Вы считаете, что в жандармы идут большие умники?

Она смотрела на свою повязку. Такое же лицо у нее было, когда он наблюдал за ней через витрину кафе в Шалоне. Ресторан опустел. Филипп сказал, что некоторые шутки плохо заканчиваются, что, наверное, она изо всех сил отбивалась, когда ее хотели напугать на автозаправке, и могла сама себя покалечить. Или что она упала в обморок и ушибла левую руку.

– Я никогда не падала в обморок.

– Такое, в принципе, может случиться.

Она кивнула. Он видел, что она ждет только одного – чтобы ее успокоили. Был уже почти час ночи. Если они будут продолжать обсуждать эту нелепую историю, то ему так и не удастся улечься в кровать. Он ей сказал: забудьте, все закончилось, те, кто хотел над вами подшутить, были бы в восторге, узнай, что она до сих пор обо всем этом думает.

– Покажите, как вы улыбаетесь.

Она продемонстрировала, при этом явно стараясь забыть прошедший день. Но сумеет ли забыть про свою руку, ведь ей, наверное, до сих пор еще больно? Эта больная рука явно может ему помешать. У нее были мелкие, ровные, ослепительно белые зубы, между двумя передними – небольшая расщелинка. Он осторожно спросил:

– А можно мне посмотреть на ваши глаза?

Она кивнула, но улыбка исчезла. Он протянул руку через стол и снял с нее очки. Она не сопротивлялась – не шевелилась, не пыталась зафиксировать на нем свой непроницаемый взгляд, в котором отражался только свет ламп. Чтобы прервать молчание, он произнес с некоторым смущением:

– А как я теперь выгляжу?

Она могла бы ответить: расплывчато, мозаично, как у Пикассо, или как альфонс, – все, что угодно, чтобы парировать удар. Но она ответила:

– Пожалуйста, поцелуйте меня.

Он жестом велел ей пододвинуться. Она послушалась. Он поцеловал ее очень нежно, у нее были теплые неподвижные губы. Он надел на нее очки. Она смотрела на скатерть. Он спросил у нее с тем же необъяснимым для себя смущением в голосе, сколько в ее номере наберется ваз для битья? Она слегка улыбнулась, словно подтрунивая над собой, и пообещала ему дрогнувшим приглушенным голосом, что будет вести себя разумно, – правда-правда, обещаю вам, – а потом внезапно подняла глаза, он понял, что она хочет что-то добавить, но не осмеливается. Она только сказала, что отдает предпочтение китайско-цыгано-бретонцам из Меца.

В комнате, где низкая лампа отбрасывала на потолок тень в виде огромной звезды, она дала раздеть себя, обвивая его шею правой рукой и мешая снять с нее свитер, он долго целовал и ласкал ее на кровати и терпеливо ждал, пока этот свитер все-таки удастся с нее стащить, прежде чем сбросить покрывало с постели и самому раздеться, не отстраняясь от нее, а приподнимая ее то одной, то другой рукой. Ее светлые волосы щекотали ему щеку, а она твердила какие-то неразборчивые слова, уткнувшись ему в плечо, и он чувствовал на своей коже ее робкое дыхание, биение ее сердца и прикосновение прикрытых от наслаждения ресниц.

Позже она целовала его голую спину – узкую и гладкую, а он спал, подложив под голову правую руку. Она погасила лампу, не потревожив его. И сразу же заснула сама. Ей казалось, что она просыпается каждый час, но, наверное, только потому, что прижималась губами к плечу спящего парня и знала, что он рядом. Еще позже, когда уже рассвело и в комнату через шторы стал проступать голубоватый свет, он глядел на нее, она это чувствовала еще до того, как открыла глаза. Он прижался губами к ее губам, своим горячим телом к ее телу и шептал: «Дани, Дани, тебе хорошо?» Она смеялась, по-настоящему смеялась. А потом он снова заснул, было видно, что он хочет казаться героем, но глаза у него закрывались, он уже был где-то далеко.

Ей пришлось исхитриться, чтобы выскользнуть из его объятий, надеть прозрачные очки, за закрытой дверью капля по капле заполнить ванну. Собственное лицо в зеркале удивило ее, как будто было чужое. Только тени под глазами указывали на вчерашнюю растерянность, а солнце даже придало ему какие-то краски. Проходя по комнате, она подняла разбросанную на ковре одежду. Повесила на вешалку брюки, рубашку, серый свитер, у которого уже было имя – Жорж-как-бишь-его… Она нащупала у него в кармане бумажник, и ей в голову пришла мерзкая мысль заглянуть туда, но она без труда отогнала ее. Если уж ты вела себя как девушка по вызову, нечего корчить оскорбленную супругу. Но на самом деле ей хотелось узнать только одно.