Дама в автомобиле, с ружьем и в очках

Даже если рассуждать здраво, насколько способны такие умственно отсталые, как я, в этой истории концы с концами не сходятся. Как логически допустить, что Каравели, имея на руках труп, засунули его в багажник собственной машины, чтобы переложить вину на кого-то другого? К тому же у женщины, которая изображала меня, действительно должна была быть повреждена левая рука, поскольку, по всей видимости, пришлось покалечить и меня, чтобы я была на нее похожа. А у Аниты с рукой все было нормально. А главное, как допустить – вот этого я никак не могла взять в толк, – что она выбрала именно вечер пятницы и то место, где она будет играть мою роль, еще до того, как я сама даже понятия не имела, что завтра окажусь именно там?

Ведь с таким же правом я могла бы осудить Бернара Торра или другого бывшего любовника, уехавшего назад в свою страну, на другой конец света, или (а почему бы и нет?) того человека, которого я до сих пор люблю. Любого из мужчин в жизни Дани Лонго. Или же, разумеется, Филиппа, четвертого, правда отрицательного, персонажа. Или же мою соседку по лестничной площадке («Она хочет выжить меня и расширить свою жилплощадь»), или редакторшу из агентства («Она не такая близорукая, как я, но пытается выделиться, чтобы ее считали особенной»), или вообще всех скопом («Дани Лонго совершенно их достала, и они сговорились»).

А почему бы и нет, в самом деле?

В запасе еще было последнее, абсолютно правдоподобное объяснение, но в него-то я как раз и не хотела верить. Мне еще оставался остаток дня и вечер, чтобы оказаться припертой к стенке.

Я подъехала к грузовому автовокзалу с сорокаминутным опозданием, пришлось спрашивать дорогу у каждого встречного, которых мне чудом удавалось не задавить на пешеходных переходах. Марсельцы – очень славные люди. Сперва, когда вы пытаетесь на них наехать, они накидываются на вас с руганью, но не больше, чем в других городах, и при этом не ленятся взглянуть на номер вашей машины, а когда видят «75 – Париж», тут же решают, что не следует требовать от вас невозможного, крутят пальцем у виска, но как-то беззлобно и не обидно, а просто потому, что так положено, а если в этот момент вы еще заявите: «Я заблудилась, никак не могу сориентироваться в вашем никудышном городе, где повсюду висят знаки “Стоп”, которые ополчились против меня, а я-то ищу грузовой автовокзал в Сен-Лазаре, если он вообще существует…» – то они жалеют вас, сетуют на ваше невезение, собираются небольшой толпой, чтобы направить вас на путь истинный. Поверните направо, потом налево и, когда доедете до площади, где стоит Триумфальная арка… только берегитесь троллейбусов, это чистые убивцы, сестра жены моего кузена долбанула один такой и сразу же загремела прямо в семейный склеп, на кладбище в Кане, далековато, правда, возить туда цветочки…

Вопреки всем ожиданиям Голливудская Улыбка оказался на месте. Он стоял неподалеку от бензоколонок, прислонившись к борту грузовика, должно быть своего, защищавшего его от солнца, и разговаривал с каким-то человеком, сидевшим на корточках перед колесом. На нем была линялая синяя рубашка, расстегнутая на груди, брюки, тоже когда-то бывшие синими, и совершенно невероятная, ультрамодная красная клетчатая кепка с большим козырьком и высокой тульей.

Грузовой автовокзал напоминал обычную станцию техобслуживания, разве что чуть побольше, заполненную огромными тяжеловозами. Я развернулась и остановилась прямо возле Голливудской Улыбки. Он спокойно сказал, не здороваясь, с ходу:

– Знаете, как мы поступим? Малыш Поль поедет вперед на моем драндулете, а мы посидим-поговорим и позже догоним его. А вы мне дадите порулить вашей американкой. Кроме шуток, пошли быстрее, время и так поджимает.

Малыш Поль, тот самый, который проверял давление в шинах, был его напарником. Когда он поднял голову, чтобы спросить, все ли в порядке со здоровьицем, я его узнала. Они были вдвоем в Жуаньи.

Я вышла из машины. На мгновение заколебалась из-за трупа в багажнике, я боялась от него отойти, на остановке мне показалось, что до меня доносится этот запах, но колебалась очень недолго, хотя этого оказалось достаточно – Жан из «сомюа» перестал улыбаться. Я подошла к нему, несколько секунд постояла неподвижно, тогда он дотронулся правой рукой до моей щеки и сказал:

– Наверное, у вас и впрямь крупные неприятности. Вы хоть поесть успели?

Я сказала: нет, нет, – слегка помотав головой. Он погладил меня по голове. Он был намного выше меня, немного странной формы нос, как у боксеров, темные внимательные глаза, я угадывала, что в нем есть все то, чего не хватает мне: сила, спокойствие, внутренняя гармония, – и только по тому, как он касался меня рукой, только по улыбке, вновь засиявшей на его лице, я поняла – он хороший человек. До чего глупое слово! Но как еще сказать – настоящий человек, вот и все. В немыслимой красной клетчатой кепке.