Дамский справочник пакостей

Не желая затягивать ситуацию светской беседой, Эвершем изложил то, что Грин рассказал им о своей ссоре с Фенвиком Джонсом и попытке стюарда шантажом заставить его отказаться от писем, угрожая ему их «законным владельцем».

– Вы выиграли это поместье в карты, не так ли? – спросил он, наблюдая за лицом лорда Валентина в поисках признаков обмана или смущения.

Но если Валентин и чувствовал некую вину или тревогу из-за вопроса детектива, он этого не показывал.

– Это ни для кого не секрет, – ответил он, пожав плечами.

– А как насчет содержимого дома? – спросил Эвершем. – Вещи были включены в стоимость дома или были проданы с аукциона, чтобы погасить большую часть долга?

– Честно говоря, я не знаю. – Валентин покачал головой. – В этом доме, когда я его купил, были вещи, которые, похоже, восходят к временам Филбрика, но я был не особо заинтересован в том, чтобы сохранить дом как музей этого человека. Знаю, наверное, говорить такое в этих краях кощунственно, но я никогда не любил поэзию. И еще меньше его стихи.

– Значит, вы не знаете, кого мог иметь в виду Джонс, когда упоминал законного владельца писем? – спросил Эвершем.

– Увы. Джонс был компетентным стюардом, но мы не были особенно близки. – Валентин на мгновение отвел взгляд, словно пытаясь что-то вспомнить. Вновь повернувшись к Эвершему, он произнес: – Скажу честно, у меня было ощущение, что, возможно, он что-то скрывает. Нет, он не делал и не говорил ничего особенного. Просто, скажем, была некая осмотрительность в его действиях. Я предоставил ему в управлении поместьем полную свободу действий и должен сказать, что после многих лет простоя земель под паром он довольно хорошо сумел вернуть их продуктивность. Но мы не говорили о личных вещах. И всякий раз, когда он на несколько дней уезжал, у меня возникало ощущение, что он с кем-то встречается, но я не спрашивал, а сам он ничего не говорил.

Эвершем откинулся на спинку стула и вздохнул. Он надеялся, что, если он выяснит, о чем был спор между Грином и Джонсом, это прояснит ситуацию, но этого не произошло.

– Все не может быть так уж плохо, – сказал Вэл с ноткой сочувствия в голосе. – По крайней мере, эта зацепка о письмах дает вам чуть больше, нежели вы имели раньше.

– Проблема в том, что я не знаю, говорил Джонс правду или нет. – Что-то в словах Грина о том, что Джонс угрожал ему, не давало Эвершему покоя, но он не знал, что именно. – И я обыскал все его комнаты и не нашел никаких следов переписки или чего-либо, что могло бы нам подсказать, с кем он поддерживал общение.

Валентин нахмурился.

– Я знаю, что Джонс получал много писем. Но это вполне естественно, ведь его семья жила далеко отсюда. Я сам раз или два видел несколько его писем, прежде чем их доставили ему. – Он задумчиво потер подбородок. – Более того, я отчетливо помню одно письмо, потому что мой дворецкий обратил на него мое внимание несколько недель назад.

– Что же в нем было особенного? – с любопытством спросил Эвершем.

Вэл рассмеялся.

– Вечно я забываю, сколь чопорны бывают слуги. Остин пожаловался мне, ибо письмо совершенно очевидно было от женщины. Полагаю, оно было сильно надушено, и Остин решил, что это подает дурной пример впечатлительным молодым лакеям. Думаю, они равнялись на Джонса. А Остин считал, что письма от «любовницы», как он их называл, были нарушением правил приличия.

Эвершем ничуть не удивился. Правила поведения слуг нередко бывали куда более жесткими, нежели те, что регламентировали поступки самых строгих представителей среднего класса. Таким людям, как Вэл и леди Кэтрин, которые были потомками пэров, было довольно легко игнорировать тонкости этикета. Они будут носить свои титулы до конца своих дней. Что, в свою очередь, автоматически даровало им уважение большинства людей, которых они встречали.

Леди Кэтрин могла владеть газетой, а Вэл мог писать для нее статьи, но эти занятия не могли полностью лишить их привилегий, которые они имели по праву рождения в знатной семье.

Для такого человека, как Джонс, чье положение управляющего было на голову выше любого слуги в доме, в котором он служил, попрание приличий было оскорблением для слуг, ведь они были обязаны в точности следовать всем установленным в доме правилам, в противном случае они рисковали быть уволенными. Пусть Джонс родился в более благородной семье, нежели они, теперь он был слугой, и если он не вел себя как слуга, то это ставило под угрозу те устои, согласно которым Остин и остальные слуги строили свою жизнь.

Мог ли кто-то из слуг, взбешенный его бесцеремонным отношением к их образу жизни, убить Джонса, а затем попытаться скрыть мотив этой запиской?

– Каков был результат жалобы Остина?

– Я сказал ему, что разберусь. – Вэл пожал плечами. – И я велел Джонсу быть сдержаннее. Мне было наплевать на его делишки. Но Остин – на вес золота, и я не допущу, чтобы к нему проявляли неуважение. И пусть он временами бывает жутким педантом, полагаю, у него имеются на то свои причины.