Дамы из Грейс-Адьё и другие истории

– Ш-ш, – успокаивал ее я, – все это сумасбродные фантазии. Смотрите, вот славная, добрая женщина… – я показал рукой на старуху-дикобраза, – которая превосходно о вас заботится. Вас окружают друзья, успокойтесь.

Однако бедняжка не хотела меня слушать, отчаянно звала мать и умоляла забрать ее домой.

Я долго боролся за ее жизнь, но к чему привели мои усилия? Одно человеческое существо вступило в этот мир, другое его покинуло. Гордиться нечем.

Я начал читать благодарственную молитву, но не успел произнести и десяти слов, как услышал визг. Приоткрыв один глаз, я увидел, что служанка, схватив ребенка, выскочила из комнаты с проворством, удивительным для ее старых ног.

Дочитав молитву, я вздохнул и отправился на поиски мужа несчастной. Обнаружил я его в библиотеке. Со свойственным представителям сильного пола равнодушием джентльмен уткнулся носом в книгу. Было часов семь-восемь утра.

Я считал, что как священнослужитель обязан произнести несколько слов утешения и похвалы умершей, однако что я о ней знал? Ее добродетели остались для меня тайной, о ее красоте я мог поведать и того меньше, ибо видел лишь искаженные болью черты во время родовых и смертных мук. Поэтому я просто рассказал джентльмену о том, что случилось. Закончил же краткой повинной (даже для моих ушей) речью, словно оправдывался за смерть его жены.

– Оставьте, – промолвил он, – уверен, вы сделали все, что могли.

Меня восхитил его философский подход к жизни, хотя поначалу я слегка удивился. Затем вспомнил, что жена джентльмена говорила с ошибками и употребляла просторечные слова и выражения. Возможно, подобно многим землевладельцам до него, джентльмен, не устояв перед блеском голубых глаз и пышных локонов, заключил неравный брак, в чем впоследствии раскаялся.

– Сын, говорите? – воскликнул он, явно пребывая в превосходном расположении духа. – Отменно!

Джентльмен высунул голову за дверь и крикнул, чтобы ему принесли новорожденного. Спустя мгновение Дандо и старуха с лицом дикобраза были тут как тут. Джентльмен тщательно осмотрел младенца и объявил, что доволен. Он поднял сына и произнес следующую речь: «На лопату ты сажайся!» – тут он весьма ощутимо встряхнул его. Затем: «В печь горячу отправляйся!» – и еще раз встряхнул младенца. Закончил же такими словами: «И под угли забирайся!» – и встряхнул новорожденного в третий раз.

Признаться, я не ценитель подобного юмора.

Тем временем старуха притащила откуда-то тряпицу и собиралась завернуть в нее младенца.

– Стойте! Это совершенно недопустимо, сэр! – воскликнул я. – Просто немыслимо! Неужели у вас нет куска ткани почище?

Все трое изумленно уставились на меня. Затем джентльмен улыбнулся и промолвил:

– У вас поразительное зрение, мистер Симонелли! Чем вам не угодила эта белоснежная льняная материя лучшей выделки?

– Всем, – раздраженно ответил я. – По мне, так это грязная тряпка, которой я побрезговал бы вытереть собственные башмаки!

– Да что вы! – Джентльмен слегка удивился. – А Дандо? Какое впечатление вы составили о нем? Разве вы не заметили рубиновых пряжек на его туфлях? Нет? А сверкающего меча и камзола из желтого бархата?

Я отрицательно замотал головой. (На самом деле Дандо был одет в том же вычурном старомодном стиле, что его господин, и от пяток до макушки производил впечатление оборванного и развязного негодяя, каковым, без сомнения, и являлся. Он носил грубые сапоги до бедра, пучок изорванных грязных кружев на шее и видавшую виды треуголку.)

Несколько мгновений джентльмен задумчиво меня рассматривал.

– Мистер Симонелли, – промолвил он наконец, – ваше лицо меня удивляет. Эти блестящие глаза и темные густые ресницы! Этот благородный изгиб бровей! Каждая черта вопиет об удивительном сходстве с моим родом! Будьте любезны, подойдите к зеркалу и встаньте рядом со мною.

Я сделал, как он просил. Если забыть о цвете лица (его – бурое, словно буковый орешек, мое – белое, как глянцевая бумага), сходство между нами изумляло! Все, что раздражало и пугало меня в собственном лице, повторялось в лице джентльмена: те же удлиненные брови, словно росчерк пера, взлетали вверх изящным завитком, та же легкая складка век придавала лицу выражение вялого высокомерия, та же крошечная темная родинка разместилась прямо под правым глазом.

– Кажется, я понял! – вскричал джентльмен. – Как звали вашего отца?

– Симонелли, – отвечал я с улыбкой, – надо полагать.

– Где вы родились?

Я помедлил с ответом.

– В Генуе.

– А как звали вашу мать?

– Френсис Симон.

– Откуда родом она?

– Из Йорка.

Джентльмен достал из стола обрывок бумаги и все записал.