Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

Преодолению разделявшей их пропасти могли способствовать и другие особенности ее жизни. Мари приобретала свои знания примерно таким же способом, как и ее подопечные, — в скромном классе или напрямую от Бога; их умение воспринимать святые истины столь же легко, как это делали французские доктора богословия, скорее всего оказалось меньшей неожиданностью для нее, чем для иезуитов. Помимо всего прочего, Мари Воплощения была мистиком, и, на ее взгляд, простодушие и горячность были качествами, неоценимыми для достижения душевной благодати. Человеку, восторженно искавшему слова, чтобы описать свое единение с Господом, индейская любовь к метафорам представлялась не только приемом, помогавшим в дипломатических переговорах (как ее расценивали иезуиты), она могла стать дорогой, ведущей к познанию божественного. Неудивительно в таком случае, что Мари привнесла в свои отзывы о новообращенных то же восхищение, которое сквозит в ее посмертных портретах Мари св. Иосифа, мадам де Лапельтри и других французских обитательниц монастыря[436]. В ее внутреннем духовном пейзаже они составляли один народ.

Был ли подобный подход свойствен другим урсулинкам и госпитальеркам — femmes fortes поколения Мари? Так, во всяком случае, думал отец Вимон, который писал о привязанности этих женщин к америндам, хотя гуроны и алгонкины «одевались в отрепье» и не имели понятия «о самых элементарных принципах цивилизации»: «Любовь, неустанно проявляемая госпитальерками к больным и несчастным, а также урсулинками к воспитанницам Семинарии и Дикаркам (в ком они видят лишь Иисуса Христа, поскольку никакой иной привлекательности тут нет), — это чувство, на мой взгляд, внушается самим Спасителем. Их пол обычно не обладает постоянством, но, подобно апостолу Павлу, [женщины] способны на все, если их поддерживает и укрепляет Бог»[437]. В немногих дошедших до нас письмах Мари св. Иосифа и мадам де Лапельтри выражена неподдельная сердечность по отношению к юным новообращенным урсулинского монастыря: «[Девочки] с несказанным удовольствием слушают наставления о восхитительном таинстве причастия… Они воспринимают эту замечательную истину с необыкновенной для их возраста осмысленностью»[438]. Принявшие христианскую веру женщины, которые предстают перед нами со страниц «Анналов» квебекских госпитальеров — как молодые, так и старые, — тоже были героинями духа, хотя авторы записей куда чаще Мари прибегают к фразам типа «нет никаких дикарских настроений» или «не проявляет склонности к дикарству»[439].

И все же просто принадлежность к женскому полу не означала, что америнды непременно становились центром твоей духовной жизни — даже если ты принадлежала к «сильным женщинам». Как нам известно из дневника юной Катрин св. Августина, она привезла из Шербура стиль религиозной жизни, толкавший ее в ином направлении. Пробыв госпитальеркой в Квебеке с 1648 по 1688 г., она все это время боролась с заключенным в ней демоном, который мог, например, посреди иезуитской проповеди вылезти из ноющего зуба и противоречить каждому слову священника. Катрин посещали видения, которые нередко посылал ей из Рая погибший мученической смертью отец Бребёф, но они касались судьбы блаженных и проклятых во Франции, в Японии или в других местах. Разумеется, пока Катрин была старшей медицинской сестрой госпиталя, она молила Бога, чтобы тот «не оставил своими милостями никого из умирающих» (молитва, включавшая и индейцев), однако свой религиозный пыл, судя по дневнику, она направляла исключительно на французских поселенцев: среди ее подопечных были одержимая женщина, мужчина, скрывающий свои занятия колдовством и участие в шабашах, колонисты, жалующиеся на нового епископа Квебека, и т. д.[440].

К концу XVII в. появляются женщины, которые сохраняют куда большую дистанцию между собой и америндами. В истории монреальской больницы (1695 г.), автором которой была Мари Морен, проработавшая там сестрой милосердия предыдущие 35 лет, индейцы почти не упоминаются, если не считать случаев, когда речь заходит об угрозе со стороны ирокезов или о том, как высоко больные «дикари» ценили Юдифь Моро де Брезоль, первую тамошнюю настоятельницу (они называли ее «солнцем, которое греет», потому что она вдыхала в них жизнь). Морен в основном пишет о своих сестрах-монахинях (все они были либо европейского происхождения, либо из колонистов), а вовсе не о «спасении, возможно, миллиона Дикарей», мысль о которых несколькими десятилетиями ранее привлекла в Канаду француженку, основавшую этот госпиталь[441]. В 1740 г., через сто лет после радостного принятия Мари Воплощения ее первых семинаристок, одна квебекская госпитальерка называла индейцев «мужланами» (vilains Messieurs). «Среди них попадаются ревностные христиане, даже святые, — писала она, — но большинство слушает рассказы о таинствах, как сказки, которые не производят на них ни малейшего впечатления»[442].