Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

Как бы то ни было, в историях с похищениями, которые посылала своим французским корреспондентам Мари, речь шла о нарушении границы между христианами и нехристианами. В 1642 г., вскоре после приезда в Канаду, она рассказывает о молодой гуронке, дочери новообращенных родителей, которая еще не была крещена и согласилась выйти замуж за любимого человека, имевшего одну жену. Пришедшие в ужас родители согласились на этот брак, только если муж бросит первую жену и примет христианскую веру. Оставив жену, он, однако, не выполнил второго условия, и тогда родители гуронки забрали ее у мужа и поместили в урсулинский монастырь. Погоревав несколько дней, она заявила о своем желании готовиться к обращению в христианство и о том, что не хочет видеть мужа, пока он не последует ее примеру. Тогда родители взяли ее домой, в миссионерскую деревню гуронов, и запретили говорить с мужем.

Спустя некоторое время [продолжает рассказ Мари], идя по какому-то делу, она встретила мужа. Она пустилась бежать, он — следом. Она вошла в хижину одного француза, он [муж] — за ней. Она спряталась, боясь заговорить с ним; муж сказал, что они уйдут оттуда только вместе. Наконец он обратился к ней с самыми лестными речами, уговаривая вернуться и жить с ним, но все было напрасно. Он рассердился и стал кричать, грозя убить всех вокруг, если ему не отдадут жену. Между тем она незамеченной выскользнула из хижины и прибежала к родителям. Так она избавилась от докучливого мужа. Пока тот взывал к ней, она говорила про себя: «Мне будет хорошо верить в то, во что я хочу верить; я хочу креститься, мне нравится послушание».

Мари завершает историю рассказом о том, как новообращенные гуронки посчитали, что жена «ослушалась» (т. е. что она хотела встретиться с мужем, несмотря на запрет), и о ее последующем наказании публичной поркой (по мнению Мари, неуместном). На следующий день молодая женщина пришла в монастырь, где получила наставления от самой Мари и была при крещении наречена Анжелой[490].

Более поздняя история, которую Мари отослала во Францию в 1667 г., сходна по теме, но отличается общим настроем и имеет другую концовку. Алгонкинка, бывшая в свое время воспитанницей у урсулинок, попала в плен к ирокезам. Когда ирокезов разбили французы, алгонкинка вернулась в монастырь. Захвативший ее в плен ирокез сохранил с ней отношения мужа «и испытывал такую страсть, что [по словам Мари] постоянно находился в нашей приемной, боясь, как бы алгонкины не похитили ее. Наконец мы были вынуждены отдать ее ему при условии [что он тоже примет христианство]… Никогда не думала, что Варвар способен на такую привязанность [amitié] к иноплеменнице. В отчаянии он утрачивал дар речи, закатывал глаза, топал ногами, вообще вел себя, словно безумный. Молодая женщина только смеялась над ним, что никоим образом его не обижало». Они покинули монастырь обвенчанными[491].

В этих двух историях Мари Воплощения находится как бы между Францией и Америкой. В первой из них гуронка Анжела своим неприятием «язычника»-мужа напоминает Мари Бюиссон из Тура. При этом игуменья еще не знала о похищении племянницы: оно случилось весной того же 1642 г., но весть о нем, видимо, не успела к летнему каравану судов в Америку[492]. И хотя Анжела сама поведала урсулинке большую часть истории, свойственная Мари тяга к универсализации упрощает чувства, которые испытывает гуронка. Сердитый муж, грозящийся убить всех, «если ему не отдадут жену», мог бы занять место ревнивого или сладострастного супруга как по ту, так и по эту сторону Атлантики. (Восемь лет спустя Мари почти теми же словами опишет, как ее сын кричал в урсулинской обители в Туре: «Отдайте мою маму!»)[493]

Вторая история по своему звучанию ближе к индейским, хотя Мари и отмежевалась от своих героев фразой: «Никогда не думала, что Варвар способен на такую привязанность к иноплеменнице». Это история не столько христианки и нехристианина, сколько алгонкинки и ирокеза. Бывшая пленница смеется над сохнущим по ней ирокезом безо всяких европейских объяснений. Сила влюбленного, который кричит и топает ногами, а также уверенность женщины, которая смеется в ответ, как бы перекидывают мостик к сказке про Медведя и Женщину.

В гуронском мифе о сотворении мира Атаентсик проваливается в яму под деревом и попадает в новый мир, и этот образ туннеля или родовых путей используется для многих героев индейских сказаний (в том числе трикстеров), когда они переходят к новым приключениям. Последовав за явившимся ей во сне видением, Мари Воплощения тоже попадает через туннель в альтернативный мир. Часть его пейзажей она видела четко и вставила в свои записки о Новом Свете, другие остались сокрыты туманом. Зато они были известны индейцам, обращенным ею в христианство. Их пытаемся найти и мы, из сегодняшнего дня. Но Мари предпочла не развеивать туман — та самая Мари, которая считала Воплощенное Слово сказанным каждому, а себя — достаточно сведущей, чтобы проповедовать его на любом языке всем племенам и народам земли.