Данте и философия

Разумеется, на взгляд того, кто видит вещи такими, какими они предстают перед любым читателем «Божественной комедии», св. Фома и его теология занимают в ней почетное место, о чем мы еще будем говорить. Тем не менее, это не единственный богослов в поэме, ибо, даже если обойти молчанием св. Бернарда, наряду с доминиканским Доктором в ней присутствует св. Бонавентура. Таким образом, Данте включил томистскую теологию в «Божественную комедию», но нельзя утверждать, что он включил «Божественную комедию» в томистскую теологию. Между тем о. Мандонне, как очевидно, стремился доказать именно это. Для него Данте – «верный последователь Фомы Аквинского», и его главное творение, «Божественная комедия», «принадлежит к богословскому порядку по своим целям, предмету и самой поэтической форме»[325]. Понятно, что убежденный в этой мысли интерпретатор Данте спонтанно предпринимает все необходимое для того, чтобы устранить факты, которые потребовали бы от него внести нюансы в эту формулировку. Понятно и то, что он сверх меры превозносит факты, поддерживающие его тезис. Так, нам сказали о том, что после Вергилия вожатым Данте становится Беатриче, но нам ничего не сказали о другом факте – о том, что после Беатриче его вожатым стал св. Бернард. По той же причине, как мы видели, св. Фома отождествляется с теологией, а томистская теология – с самим Откровением. После этого в «Божественной комедии» уже не остается места ни для каких нетомистских элементов любого происхождения, что и требовалось доказать.

F. – Голос святого Фомы

В самом деле, вот один из любимых доводов о. Мандонне в защиту врожденного томизма Данте, вначале кажущийся поистине решающим: «Наконец, для того, чтобы не осталось никаких сомнений относительно мысли Поэта, и так уже ясной во всех ее деталях, Данте заявляет, что речь Фомы Аквинского подобна речи Беатриче:

Per la similitudine che nacque
Del suo parlareè di quell di Beatrice»[326]

.

Этот довод и вправду был бы решающим, если бы предлагаемый о. Мандонне перевод текста Данте не был столь свободным. В буквальном переводе эти два стиха Данте означают: «Из-за подобия, которое рождалось / из его речей и речей Беатриче». Мы охотно согласимся с тем, что это неясно, но в том-то и дело, что лишь при чтении перевода о. Мандонне ни у кого не возникает сомнений относительно имеющей здесь место темноты. Но темнота действительно имеет место, и на ней успешно испытывалась проницательность комментаторов.

Чтобы понять смысл этих двух стихов, поместим их в контекст:

В округлой чаше от каймы к средине
Спешит вода иль изнутри к кайме,
Смущенная извне иль в сердцевине.

Мне этот образ вдруг мелькнул в уме,

когда умолкло славное светило
И Беатриче тотчас вслед Фоме

В таких словах начать благоволила, —

Настолько совершенно к их речам
Уподобленье это подходило.

(Рай,

XIV, 1–9).

Что здесь оправдывает такой перевод, так это прежде всего контекст. Если бы Данте хотел сказать, что «речь Фомы Аквинского подобна речи Беатриче», было бы невозможно понять, почему сходство этих двух голосов наводит на мысль о воде в некоей округлой чаше, где круговые волны бегут от центра к кайме или от каймы к центру, в зависимости от того, привести ли воду в движение в середине чаши или по краям. Напротив, это становится вполне понятным, если вновь поставить персонажей в ту позицию, в какую их помещает Данте в начале песни XIV Рая. Данте и Беатриче находятся в центре двух концентрических венцов Блаженных. Фома Аквинский пребывает в одном из этих венцов. Он хочет говорить к ним; поэтому его голос доносится, как волна, идущая от каймы чаши к ее центру. Едва Фома закончил говорить, слово берет Беатриче, чтобы ответить ему, и ее голос распространяется в противоположном направлении, словно волна, идущая от центра чаши к ее краям[327]. Следовательно, переводить similitudine нужно, безусловно, так, как это с полным правом сделал Скартаццини в своем комментарии: «Per il fatto simile, che avenne, del parlare di S. Tommasoè di Beatrice», то есть: «По причине сходного [с предыдущим] факта, возникающего из речей св. Фомы и Беатриче».