Данте и философия

Прежде всего, следовало бы отказаться от нее в отношении Беатриче. Я критиковал – быть может, более сурово, чем требовалось – некоторые из символических толкований Беатриче, не предложив никакого собственного толкования. Конечно, можно рассудить, что это слишком легкий метод. Сожалею, но из невозможного не следует никакого вывода. Те, кто в принципе считает Беатриче не более чем поэтическим вымыслом, имеют основание ставить проблему ее символики так, как если бы речь шла о символике волчицы или орла. Именно это они и делают, пытаясь отыскать в ней простой и однозначный смысл, когда, например, видят в Беатриче Теологию, Веру, Благодать, Откровение, богословские добродетели, Созерцательную Жизнь в ее трансцендентности по отношению к жизни деятельной, Сверхъестественную жизнь и т. д. Даже если придерживаться наиболее правдоподобных символических толкований, их имеется бесконечное множество, но ни одно из них не отвечает всем данным проблемы – именно потому, что каждый из авторов этих толкований упорно держится за своё, не стремясь и не приходя к согласию с другими толкованиями, но и не устраняя их.

Что нужно сделать, чтобы выйти из затруднения? Вернуться к золотому правилу, предложенному Микеле Барби: «Важнее всего – понять поэзию Данте». Отсюда естественно следует второе правило: «То, что вне сознания поэта, для нас не может иметь значения». Что именно в данном случае находится в сознании поэта? То, что Беатриче – это блаженная душа женщины, которую он некогда любил. Для Данте бессмертие души обладает абсолютной достоверностью, поэтому актуальное существование Беатриче для него несомненно. Несомненно для него и то, что Беатриче пребывает среди блаженных, а следовательно, обладает всеми привилегиями и всеми духовными добродетелями, подобающими ее состоянию. Удивительно ли, что она выполняет у Данте множество функций, которые ей приписывают? Богоизбранница, о славе которой, как мы знаем, размышляет Данте, она способна быть орудием его нравственного исправления и религиозного спасения. Она способна действовать на его стороне, ибо блаженные ясно видят с небес всё происходящее на земле и могут вмешиваться в наши дела в согласии с тем, чего желает божественное правосудие[380]; и хотя обычно они так не поступают, в исключительных обстоятельствах это бывает[381]. Беатриче способна заступаться за Данте перед Богом, причем тем успешнее, что ее любовь безупречно совершенна; более того, Данте может законным образом ей молиться, ибо она – святая, а всем святым, non solum superiores, sedetiam inferiores [не только высшим, но и низшим], надлежит молиться[382]. Ссылаться на св. Фому Аквинского в поддержку этих утверждений необходимо лишь для того, чтобы напомнить: речь идет о подлинно христианских утверждениях, ибо любой христианин знает, что дело обстоит именно так. Чтобы знать это, Данте не нужно было быть тем theologus Dante, которым несколько злоупотребляют.

Коль скоро это верно, мы можем понять «Божественную комедию» так, как понимал ее сам Данте, лишь при условии, что будем рассматривать как вымысел то, что для него самого было лишь вымыслом, и как реальность – то, что он сам мыслил как реальность. Те, кто не разделяет веру Данте, тем не менее, не освобождаются от обязанности читать его творение как творение верующего. Те, кто разделяет его веру, но не чувствует реального присутствия мертвых, позволившего Данте жить в мысленном общении с ними, не имеет права на этом основании рассматривать Вергилия и Катона так, как если бы они для самого Данте были тем, чем являются для его интерпретаторов. Во избежание этой ошибки не следует заниматься поисками ярлыка для того, что́ символизирует Беатриче, и сводить ее к имени, обозначающему этот символ. В произведении Данте, которое мы пытаемся понять, Беатриче есть некто, а не нечто: существо, которое Данте представляет нам как реального человека и которому, как живому существу, присуща сложность[383].

В самом деле, перед нами – блаженная душа, которая наслаждается ви́дением Бога лицом к лицу, которая заступается и молит за того, кто ее любит, которая вступает в действие, чтобы открыть ему глаза на его прегрешение и привести его к конечной цели. Могли ли нам представить ее, не обращаясь к понятиям небесного блаженства, созерцания, богословских добродетелей, веры, благодати, короче говоря, всего того, что в совокупности определяет христианскую жизнь в ее совершенстве? Стало быть, все это правильно отмечается и ассоциируется с личностью Беатриче; но было бы произволом заключать отсюда, что Беатриче и есть Свет Славы, или Теология, или Созерцательная Жизнь, или любое другое из этих понятий. У нас даже нет права заключать, что она есть Христианская Жизнь, взятая в целом. Святость этой богоизбранницы точно так же не позволяет нам сводить ее к этим понятиям, как святость св. Франциска, св. Доминика или св. Бернарда не позволяет сводить их к подобным абстракциям.