Данте и философия

Стало быть, вопрос сводится к тому, можем ли мы называть «аверроизмом» такого рода учение. Со своей стороны, я долгое время склонялся к этому. В самом деле, не подлежит сомнению, что практикуемое Данте разделение порядков – вполне в духе аверроизма. Но когда дело дошло до письменных высказываний по этому вопросу, я должен был признать, что совершенная гармония разделённых порядков у Данте есть факт, не имеющий аналогий в истории аверроизма. Коротко говоря, в этом аверроизме не удается обнаружить ни одного из фундаментальных тезисов, которым учил бы Аверроэс и которые принимались бы латинскими аверроистами в качестве необходимых, даже вопреки теологии и христианскому Откровению. Так что, если строго придерживаться этого фактического ограничения, аверроизм Данте действительно представляет собой «разновидность авероизма», но разновидность чисто формальную и бессодержательную. Имеет ли смысл все еще называть его аверроизмом? Как я уже сказал, я так не думаю; но, если угодно, можно обозначить этим именем учение Данте, если только не приписывать Данте аверроистские тезисы или аверроистские тенденции, чуждые его творчеству и его духу.

Против этого Данте-аверроиста, бунтующего против схоластической трансценденции, Микеле Барби не мог не выступить с протестом. Он сам далек от того, чтобы отрицать новизну тезиса Данте, но с полным правом выступает против тех, кто усматривает за положениями «Монархии» натурализм и рационализм чуть ли не ренессансного или даже нововременного типа, противостоящий христианству Средневековья: «Когда говорят о политическом мышлении Данте… следует проявлять осторожность и не отрывать его от религиозного мышления Данте. Всякий раз, когда осуществляют или пытаются осуществить такой отрыв, это наносит очевидный вред интерпретации. Чтобы понять, насколько необходимо удерживать один из этих элементов в тесной связи с другим, достаточно помнить, что общество, для которого писал Данте, было христианским обществом, что его философия – христианская, и что даже там, где речь идет о чисто земных, светских интересах, мы всегда имеем дело с христианской светскостью, для которой земная конечная цель неотделима от цели небесной. Данте не только никогда не упускал из вида эту связь, но и, безусловно, был одним из тех современников, которые ощущали ее с наибольшей остротой!»[388].

Содержания этих строк хватило бы на два или три года богословских споров. Является ли философия Данте христианской философией? Богословы, для которых понятие христианской философии лишено смысла, будут, несомненно, решительно отрицать это. Среди тех, кто видит смысл в этом понятии, многие будут испытывать колебания, называя ее этим именем. И если бы можно было прийти к согласию относительно возможности «христианской светскости», какая перспективная задача! Но мысль М. Барби, безусловно, далека от подобных богословских осложнений. Чтобы понять ее, нам достаточно признать, что философия Данте есть философия христианина, и что, если в ней имеется светскость, сама светскость Данте есть светскость христианина. Оба эти пункта, по-моему, неопровержимы. По справедливому замечанию М. Барби, «поэт всегда отличает человеческое от божественного, истины, необходимые для земной жизни, от истин, которые относятся к Богу, Его сущности, Его провидению, и связаны с обретением жизни вечной… В мышлении Данте разум и Откровение всегда в равной мере различены и сопряжены. И если государство независимо от Церкви, оно тем самым еще не становится независимым от Бога: напротив, оно прямо зависит от Бога и от божественного провидения. Это настолько верно, что выборщики Императора считаются не столько выборщиками в собственном смысле, сколько denuntiatores divinae providentiae [глашатаями божественного провидения]: solus elegit Deus, solus ipse confirmat, cum superiorem non habeat [только Бог выбирает, только Он утверждает, ибо не имеет высшего над Собой]» [389].