Читаем Данте и философия полностью

Именно здесь и начинаются проблемы. В самом деле, мы спрашиваем себя: до какой степени Сигер изменил свою позицию в «Вопросах», то есть до какой степени он умерил свой аверроизм, приняв во внимание возражения св. Фомы и осуждение 1270 г.? В публикации этого текста о. Мандонне без обиняков заявляет, что Сигер излагает в нем чистое аверроистское учение о единственности умной души. Тем не менее, даже если отвлечься от эпизода с Ф. Брукмюллером, относящегося скорее к предыстории проблемы, о. Шосса весьма проницательно замечает, что о. Мандонне чрезмерно упростил позицию, занятую Сигером в этом трактате. В самом деле, при ближайшем рассмотрении важнейших вопросов III и VII мы констатируем, что в первом из них Сигер придерживается доктрины отделённой умной души, тогда как во втором он прямо учит о единственности этой души. Я думаю, что замечания о. Шосса не только справедливы, но и весьма плодотворны, и что следовало бы именно его статьями датировать начало исследований, из которых становится явным многообразие латинского аверроизма в XIII в.

Однако возникает вопрос: не слишком ли о. Шосса, в свою очередь, упростил позицию Сигера? Если ему верить, то Сигер в конце концов выступил в «Вопросах» «против единства интеллекта»[396]. Главный аргумент о. Шосса в защиту этого тезиса состоит в том, что в конце гл. VII Сигер Брабантский сформулировал определенное количество возражений против аверроистского учения о единстве человеческого интеллекта, которые он сам считал «неопровержимыми»[397].

В действительности дело обстоит не совсем так. В гл. VII Сигер начинает с того, что утверждает: человеческий интеллект единствен. Он утверждал это и до 1270 г. Это правда – и большая заслуга о. Шосса состоит в том, что он настаивал на этом пункте, – что Сигер изменил формулировку своего учения таким образом, что мог отстаивать этот тезис, не отрицая того, что умная душа есть форма индивида. Чтобы эта уловка удалась, Сигер заявил, что умная душа является формой не в смысле оформляющего начала человека, а в том смысле, что она действует внутри каждого человека: intrinsecus operans. К этому Сигер добавляет, что против его тезиса существуют возражения, которые очень трудно опровергнуть. Сформулировав их и оставив их без ответа, он заключает, что при подобных сомнениях лучше всего держаться веры.

Коль скоро факты таковы, возникают сомнения относительно точного смысла позиции Сигера, занятой в «Вопросах». В используемых им формулировках можно усмотреть уловку, позволяющую ценой словесных уступок сохранить единственность интеллекта: так поступает о. Мандонне, и, может быть, он прав, но это не очевидно. А можно усмотреть в них скрытый отказ от прежних взглядов со стороны магистра, оказавшегося в затруднительном положении: не отрекаясь от прежних воззрений открыто, он дает понять благожелательному читателю, что его позиция изменилась. Так поступает о. Шосса, и, может быть, он прав, но и это не очевидно. В обоих случаях мы выходим за пределы текстов. Я вполне понимаю, что для того, чтобы эти тексты понять, их нужно так или иначе продолжить; но замечу: о. Шосса аргументирует так, как если бы только о. Мандонне вышел за пределы текстов, тогда как в действительности он сам поступил точно таким же образом.

Прежде всего, заметим, что в этом вопросе обращение Сигера к вере как последнему прибежищу наводит на мысль не столько о перемене позиции философа, сколько о том, что он все еще находится в типичной ситуации латинского аверроиста, для которого философское учение по некоторому пункту не согласуется с учением веры. Сигер мог бы просто сказать, что, коль скоро вера высказывается или побуждает христианина высказываться против единственности интеллекта, он сам считает этот тезис философски ложным. Можно предполагать, что он так думал, но нельзя утверждать, что он так сказал. Единственный достоверный момент заключается в том, что этот человек, который, как мы предполагаем, в некоем ныне утерянном сочинении в течение некоторого времени учил о единственности интеллекта и был осужден за это в 1270 г., – что этот человек в «Вопросах» продолжает считать интеллект отделённой субстанцией и доказывать, что эта субстанция единственна. Равно достоверным является и то, что отныне ему представляется затруднительным, с философской точки зрения, отстаивать единственность интеллекта перед лицом множества возражений, которые он оставляет без ответа, хотя, по его словам, этот вопрос представлялся ему сомнительным a longo tempore [уже давно]. Более того, даже после осуждения 1270 г. Сигер в изданных о. Мандонне «Вопросах» не называет учение о единственности интеллекта философски ошибочным, а множественность интеллектов, соответственно, – философски достоверной. Его явные колебания позволяют говорить лишь об одной достоверности в этом вопросе – достоверности веры.

Перейти на страницу:

Все книги серии Bibliotheca Ignatiana

Истина симфонична
Истина симфонична

О том, что христианская истина симфонична, следует говорить во всеуслышание, доносить до сердца каждого — сегодня это, быть может, более необходимо, чем когда-либо. Но симфония — это отнюдь не сладостная и бесконфликтная гармония. Великая музыка всегда драматична, в ней постоянно нарастает, концентрируется напряжение — и разрешается на все более высоком уровне. Однако диссонанс — это не то же, что какофония. Но это и не единственный способ создать и поддержать симфоническое напряжение…В первой части этой книги мы — в свободной форме обзора — наметим различные аспекты теологического плюрализма, постоянно имея в виду его средоточие и источник — христианское откровение. Во второй части на некоторых примерах будет показано, как из единства постоянно изливается многообразие, которое имеет оправдание в этом единстве и всегда снова может быть в нем интегрировано.

Ханс Урс фон Бальтазар

Религиоведение / Религия, религиозная литература / Образование и наука
Сердце мира
Сердце мира

С того лета, когда на берегах озера в моих родных краях я написал эту книгу, прошло уже почти пятьдесят лет. Пожилому человеку трудно судить о том, говорит ли сегодня что-либо и кому-либо лирический стиль этой работы, но духовное содержание книги, которое решило предстать здесь в своих юношеских одеяниях, осталось с течением времени неизменным. Тот, кто чутко вслушивается, способен, как и тогда, расслышать в грохоте нашего мира равномерное биение Сердца — возможно, именно потому, что, чем сильнее мы пытаемся заглушить это биение, тем спокойней, упорнее и вернее оно напоминает о себе. И нашей уверенности в своих силах, и нашей беспомощности оно является как ни с чем не сравнимое единство силы и бессилия — то единство, которое, в конечном итоге, и есть сущность любви. И эта юношеская работа посвящается прежде всего юношеству.Июнь 1988 г. Ханс Бальтазар

Антон Дмитриевич Емельянов , АРТЕМ КАМЕНИСТЫЙ , Сергей Анатольевич Савинов , Ханс Урс фон Бальтазар , Элла Крылова

Приключения / Самиздат, сетевая литература / Религия, религиозная литература / Фэнтези / Религия / Эзотерика / Исторические приключения
Книга Вечной Премудрости
Книга Вечной Премудрости

В книге впервые публикуется полный перевод на русский язык сочинения немецкого средневекового мистика Генриха Сузо (ок. 1295–1366 гг.) «Книга Вечной Премудрости», содержание которого сам автор характеризовал такими словами: «Книга эта преследует цель снова распалить любовь к Богу в сердцах, в которых она в последнее время начала было угасать. Предмет ее от начала до самого конца – Страсти Господа нашего Иисуса Христа, которые претерпел Он из любви. Она показывает, как следует благочестивому человеку по мере сил усердствовать, чтобы соответствовать этому образцу. Она рассказывает также о подобающем прославлении и невыразимых страданиях Пречистой Царицы Небесной». Перевод сопровождает исследование М.Л. Хорькова о месте и значении творчества Генриха Сузо в истории средневековой духовной литературы. В приложении впервые публикуются избранные рукописные материалы, иллюстрирующие многообразие форм рецепции текстов Генриха Сузо в эпоху позднего Средневековья.

Генрих Сузо

Средневековая классическая проза / Религия / Эзотерика

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Критика / Литературоведение / Документальное
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука