Читаем Данте и философия полностью

Несмотря на философские притязания Фридриха II, вряд ли многие из императоров пожелали бы покуситься на авторитет Философа; к тому же Данте был достаточно убежден в ограниченности нашей метафизики, чтобы надеяться, что в один прекрасный день философы согласятся договориться с теологами. Да и теологи, вроде «доброго брата Фомы», были готовы облегчить им этот союз. Где Фома Аквинский находит философию, если не в трудах Аристотеля? Он читает ее, изучает, комментирует и растолковывает другим, как о том свидетельствует его замечательное изложение «Никомаховой этики», тщательно проработанное Данте. Все философские уступки, какие требовались теологам, св. Фома уже сделал. Отсюда понятно, почему Данте любит его и рассчитывает на него, надеясь прийти к согласию с теологией на столь хорошо подготовленной почве. Сам он не согласен ни на какие жертвы. Мы не знаем, каковы были его мысли во время философского кризиса, который он, видимо, пережил; но теперь кризис закончился, и я не думаю, что во всех творениях Данте найдется хоть один определенно аверроистский тезис, несомненно принятый им в качестве истинного. Для Данте философия – это Аристотель, и так как его Аристотель – это, говоря в общих чертах, Аристотель Альберта Великого и св. Фомы Аквинского, союз между философами и теологами представлялся ему легко достижимым. Фактически, благодаря самим этим великим теологам, он уже существовал, и даже тем, кто его отвергал, в конечном счете, несомненно, предстояло к нему прийти. Но установление конкордата между императорами и папами – совсем другое дело, и кто надеялся положить в его основание предварительное согласие теологов и философов, тот сильно рисковал ухудшить ситуацию с обеих сторон. Но именно так решил поступить Данте. Для того, чтобы основать свою «универсальную гражданственность человеческого рода» как естественную Церковь моралистов, противостоящую сверхъестественной Церкви теологов, он не располагал ничем, кроме философского идеала, определенного в «Пире». Как убедить теологов, что по тем же соображениям, которые заставили их предоставить философию Аристотелю, они должны предоставить империю императору? Вот проблема, решение которой Данте предложил миру в «Монархии».

Идея этой универсальной земной гражданственности, столь новая в эпоху Данте и нашедшая в нем, похоже, своего первого сторонника, сформировалась в его душе очень любопытным образом. Единственной универсальной гражданственностью, о которой в то время имели представление, была гражданственность по своей сути сверхъестественная и религиозная: Церковь, или, если угодно, христианское человечество. Церковь не только никогда не думала, что может или должно существовать человечество, объединенное стремлением к земному счастью как своей собственной цели, но и отстаивала со времен августиновского трактата «О граде Божием» идеал объединения всех людей через разделяемую всеми христианскую веру и установление верховного правления папы. Следовательно, для того, чтобы помыслить возможность земной универсальной гражданственности, нужно было позаимствовать у Церкви ее идеал вселенского христианского человечества и секуляризировать его. С другой стороны, провести такую секуляризацию было бы невозможно, не утвердив философию в качестве основания универсальной гражданственности всех людей, подчиненных единому монарху и стремящихся к единому блаженству в повиновении законам. Тот, кто посоветовал Александру обращаться с греками как со свободными людьми, а с варварами – как с рабами, безусловно, не считал, что все люди равно способны достигать одной и той же цели одними и теми же средствами. Стало быть, для того, чтобы обосновать свою идею, Данте должен был отыскать в философии Аристотеля такую естественную цель, которую сам Аристотель хотя и не продумал, но полного достижения которой требовало утверждение совершенного единства человеческого рода

I. – Цель человеческого рода

Для решения этой проблемы Данте весьма искусно воспользовался тем подлинно аристотелевским и томистским принципом, согласно которому человек именно потому является существом общественным, что общественная, гражданственная жизнь, позволяя людям сотрудничать между собой, необходима человеку, чтобы достигнуть полноты своего развития. Данте очень удачно выбрал для себя отправной пункт: ведь св. Фома, решительно настаивавший на том, что людям необходимо объединять возможности своих индивидуальных разумов, сделал отсюда тот вывод, что наилучшим политическим режимом будет правление одного. Однако св. Фома был очень далек от представления о вселенской монархии, поэтому и завершил свое рассуждение следующим образом: «Из всего сказанного следует, что кесарь есть тот, кто правит народом некоторого города или провинции ввиду общего блага; именно поэтому Соломон говорит в Эккл. V, 8: Universae terrae rex imperat servienti[232]» [233].

Перейти на страницу:

Все книги серии Bibliotheca Ignatiana

Истина симфонична
Истина симфонична

О том, что христианская истина симфонична, следует говорить во всеуслышание, доносить до сердца каждого — сегодня это, быть может, более необходимо, чем когда-либо. Но симфония — это отнюдь не сладостная и бесконфликтная гармония. Великая музыка всегда драматична, в ней постоянно нарастает, концентрируется напряжение — и разрешается на все более высоком уровне. Однако диссонанс — это не то же, что какофония. Но это и не единственный способ создать и поддержать симфоническое напряжение…В первой части этой книги мы — в свободной форме обзора — наметим различные аспекты теологического плюрализма, постоянно имея в виду его средоточие и источник — христианское откровение. Во второй части на некоторых примерах будет показано, как из единства постоянно изливается многообразие, которое имеет оправдание в этом единстве и всегда снова может быть в нем интегрировано.

Ханс Урс фон Бальтазар

Религиоведение / Религия, религиозная литература / Образование и наука
Сердце мира
Сердце мира

С того лета, когда на берегах озера в моих родных краях я написал эту книгу, прошло уже почти пятьдесят лет. Пожилому человеку трудно судить о том, говорит ли сегодня что-либо и кому-либо лирический стиль этой работы, но духовное содержание книги, которое решило предстать здесь в своих юношеских одеяниях, осталось с течением времени неизменным. Тот, кто чутко вслушивается, способен, как и тогда, расслышать в грохоте нашего мира равномерное биение Сердца — возможно, именно потому, что, чем сильнее мы пытаемся заглушить это биение, тем спокойней, упорнее и вернее оно напоминает о себе. И нашей уверенности в своих силах, и нашей беспомощности оно является как ни с чем не сравнимое единство силы и бессилия — то единство, которое, в конечном итоге, и есть сущность любви. И эта юношеская работа посвящается прежде всего юношеству.Июнь 1988 г. Ханс Бальтазар

Антон Дмитриевич Емельянов , АРТЕМ КАМЕНИСТЫЙ , Сергей Анатольевич Савинов , Ханс Урс фон Бальтазар , Элла Крылова

Приключения / Самиздат, сетевая литература / Религия, религиозная литература / Фэнтези / Религия / Эзотерика / Исторические приключения
Книга Вечной Премудрости
Книга Вечной Премудрости

В книге впервые публикуется полный перевод на русский язык сочинения немецкого средневекового мистика Генриха Сузо (ок. 1295–1366 гг.) «Книга Вечной Премудрости», содержание которого сам автор характеризовал такими словами: «Книга эта преследует цель снова распалить любовь к Богу в сердцах, в которых она в последнее время начала было угасать. Предмет ее от начала до самого конца – Страсти Господа нашего Иисуса Христа, которые претерпел Он из любви. Она показывает, как следует благочестивому человеку по мере сил усердствовать, чтобы соответствовать этому образцу. Она рассказывает также о подобающем прославлении и невыразимых страданиях Пречистой Царицы Небесной». Перевод сопровождает исследование М.Л. Хорькова о месте и значении творчества Генриха Сузо в истории средневековой духовной литературы. В приложении впервые публикуются избранные рукописные материалы, иллюстрирующие многообразие форм рецепции текстов Генриха Сузо в эпоху позднего Средневековья.

Генрих Сузо

Средневековая классическая проза / Религия / Эзотерика

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Критика / Литературоведение / Документальное