Итак, абсолютно невозможно полагать, как это обычно делают, что Данте присоединяется здесь к доктрине Аверроэса; но верно то, что Данте преобразует ее с поразительной и поистине творческой оригинальностью. В отличие от Аверроэса, он говорит не как метафизик, констатирующий фактическое, основанное на самой структуре мира единство; он говорит как политический и социальный реформатор, глашатай гражданственности, которую только предстоит построить и которая, согласно его мысли, служит преходящим двойником универсальной религиозной гражданственности – Церкви. Именно через эту человеческую гражданственность человечество сможет достигнуть своей собственной цели. Данте утверждает это в начале своего труда. Эту фундаментальную идею он подает как ключ, открывающий его смысл: «Из того, что было разъяснено, становится очевидным, с помощью чего род человеческий лучше – или, вернее, лучше всего другого – достигает того, что ему, собственно, надлежит делать. А следовательно, было найдено и наиболее подходящее средство, которое приводит к тому, с чем все наши дела сообразуются, как со своею последнею целью: всеобщий мир, полагаемый в качестве исходного принципа всех последующих рассуждений. А такой принцип, согласно вышеизложенному, был необходим, подобно путеводному знаку, и к нему сводится все подлежащее доказательству, как к истине очевиднейшей»[239]
. Вот то, что Данте полагает в качестве своего исходного начала. Если нет универсальной человеческой гражданственности, то нет и мира; если нет мира, то для человека нет ни возможности максимально развивать свою способность к познанию истины, ни, следовательно, возможности достигнуть своей цели. Вот та точка опоры, та первоначальная очевидность, к которой сводится и на которой стоит все, что Данте доказывает в «Монархии». В ней философия Данте будет по самой своей сути философией реформатора: «Итак, поскольку предлагаемая здесь материя есть материя политическая, больше того, поскольку она является источником и началом правильных государственных устройств, а все политическое находится в нашей власти, очевидно, что предлагаемая материя предназначена не для созерцания прежде всего, а для действия»[240].Следовательно, было бы ошибкой, как это всегда происходит с Данте, цепляться за философскую позицию, занятую им, чтобы ее преодолеть, как если бы он действительно стоял на ней ради нее самой. Разумеется, в данном пункте он кое-чем обязан философии Аверроэса. А именно, он обязан ей действительно великолепной идеей единства человеческого рода, в котором всецелое человечество в каждое мгновение достигало бы собственной цели – обладать всей полнотой интеллектуального познания, на какую оно способно. Но не следует заключать отсюда к тому, что́ эта идея подразумевает у Аверроэса; напротив, нужно всматриваться в то, что́ она означает у Данте: гражданственность, которую предстоит построить, чтобы обрести пока не существующий мир ради достижения цели, которой человечество еще не достигло. Ведь прежде, чем она будет достигнута, она должна существовать. Данте солидарен с авторитетами, к которым он обращается, лишь в той мере, в какой они подсказывают, подготавливают или подтверждают его собственное учение относительно наилучшего способа обеспечить всеобщий мир, без которого род человеческий не сможет добиться своей цели.
II. – Необходимость монархии