Дар милосердия

По иронии судьбы, когда речь идет о системе ценностей конца XXII века, на ум приходит высказывание, приписываемое древнему королю Альфонсо Арагонскому. По его мнению, самыми прекрасными вещами в жизни были «старое дерево для топки, старое вино для питья, старые друзья для препровождения времени и старые книги для чтения».

Нэт-Уирос. «Терранская аристократия», с. 462–463

Особняк представлял собой настоящий архитектурный винегрет. Изначально простой четырехэтажный, он впоследствии оброс многочисленными пристройками и флигелями. Множество дымовых труб напоминало о византийской архитектуре, а массивная лоджия в американском колониальном стиле, протянувшаяся во всю ширину фасада, придавала зданию совершенно нелепый вид. Вокруг раскинулись сады и парки, а позади, примерно в полумиле, начинались богатые охотничьи угодья.

Как только Кэти ступила на лужайку, у нее закружилась голова. Колоннада лоджии нависала сверху, ослепительно белая в лучах утреннего солнца. Тони взял девушку за руку и помог подняться по ступенькам. Открывая дверь, он прошептал:

— Не бойся.

Внутри Кэти почувствовала себя крошечной. Холодный центральный зал выглядел зловеще. Она уже начала жалеть о том, что согласилась прийти. В гостиную вела дверь в дальнем конце зала. Сама гостиная была просторной, но мрачной. Солнце с трудом пробивалось сквозь зеленые окна из стеклоблоков. Стены из декоративного кирпича, на полу — толстый ковер с орнаментом под кирпичную кладку. Справа от двери, перед огромным камином, в кресле восседал старик. Вокруг были беспорядочно навалены книги.

Тони откашлялся:

— Доброе утро, милорд.

Старик обернулся. Кэти поняла, что он очень стар. От первых четырех жен у него рождались только дочери, и лишь пятая смогла родить наследника. Черты его круглого лица были грубыми, руки — короткими. Толстые скрюченные пальцы сжимали книгу, на вид очень, очень старую. У Кэти перехватило дыхание, когда она увидела название — «Одиссея».

Старик посмотрел на нее.

— Это она? — спросил он низким скрипучим голосом.

— Да, милорд, — ответил Тони. — Кэти, это мой отец.

— Доброе утро, милорд, — поздоровалась Кэти.

— Красивая, спору нет, — заключил старший Мортарсон, не отводя от нее взгляд. Его маленькие глаза слезились. День был теплый, но в камине горел огонь, наполняя комнату едким вонючим дымом.

Старик опустил взгляд на книгу, что держал в руках. Рассеянно перелистал страницы и швырнул в огонь. Пожелтевшие страницы затрепыхались, затем вспыхнули. Он взял другую книгу из ближайшей кучи.

— Огонь помогает держать в тепле старые кости. Никуда от этого не денешься, даже летом.

Кэти внутренне сжалась. Она с ужасом прочитала название следующей книги — «Мильтон. Полное собрание стихотворений».

— К-конечно, милорд.

— В наши дни книги куда дешевле дров, — продолжал старик, отправляя Мильтона в огонь. — Только вчера два корда[14] приобрел.

Слова, охваченные пламенем, будто кричали в голове у Кэти:

…Под утро жаворонку внемля,
Когда, как сторож с башни, землю
Он песней будит из-за туч,
Пока не вспыхнет первый луч…[15]

— Милорд, ну как вам она? — спокойно спросил Тони, не осознавая, что в эту минуту мир вокруг рушится, и обломков хватит, чтобы опоясать Солнце новым кольцом астероидов. — Все как я рассказывал, верно?

— Молчаливая что-то, — буркнул отец, хватая еще одну книгу.

— Она просто стесняется вашего присутствия. Привыкнет — разговорится. Так ведь, Кэти?

В это время Кэти упорно пыталась разглядеть название новой книги. Книга была тонкая, в кожаном переплете, золотое тиснение на корешке почти стерлось. Наконец удалось прочитать: «Стихи Оливера Уэнделла Холмса».

— Кэти, ты меня слышишь? — нахмурился Тони.

Кэти посмотрела на него:

— Да. Прекрасно слышу.

Она решительно шагнула к креслу, где сидел старший Мортарсон, и взяла книгу из его рук.

— Прошу прощения, милорд, но я хотела бы прочесть вам несколько строк прежде, чем они отправятся в огонь.

Она раскрыла книгу и, бегло просмотрев страницы, нашла бессмертные слова. Ее сильный, выразительный голос наполнил комнату, подчеркивая благородством поэзии окружающую кирпичную безвкусицу:

Пускай года сменяются, спеша, —
Все выше купол поднимай, душа,
Размахом новых зданий с прежним споря,
Все выше и вольней! —
Пока ты не расстанешься без горя
С ракушкою своей
На берегу бушующего моря![16]