Дар милосердия

Чтобы выявить спрятанные воспоминания больного, время еще было, но едва ли достаточное для вербально-ассоциативных тонкостей. Оставался метод прямого вопроса — и весьма вероятная возможность того, что комплекс Линдси только усугубится. Но других вариантов не было.

Она встала с дивана, оделась и подошла к стулу. Уже хотела потрясти Линдси за плечо, чтобы разбудить, но заметила трепетание век и услышала, как изменилось дыхание.

Ее взгляд показался ему даже голубее и пристальнее, чем в прошлый раз. Линдси выпрямился на стуле, в голову снова ударило вечное похмелье. Он оказался совершенно не готов к прямому вопросу:

— Мистер Линдси, зачем вы убили свою жену?

Сперва разум отбросил эти слова, отказался воспринимать их. Но мало-помалу они прошли сквозь все барьеры и проникли в сознание. Комната поплыла в сторону, и Линдси медленно поднял ко лбу дрожащую руку. Настоящее исчезло, в мысли решительными шагами ворвалось прошлое. Семь лет прокрутились назад, и вернулся тот проклятый день…

Следующий после Дня труда — первого понедельника сентября. День, которым заканчивалось лето и вместе с ним — прекрасный медовый месяц в только что купленном домике на окраине городка, в том раю, куда им с Элейн можно будет сбежать, когда позволит работа в университете.

Черный вторник.

Черный и горький от их первой ссоры…

Линдси кинул чемоданы в багажник нового «форда», захлопнул крышку и сел за руль. Завел машину и стал ждать, злясь на Элейн.

Та еще оставалась в доме, красила губы своей дурацкой помадой, накладывала на щеки абсолютно не нужные ей румяна.

Линдси ждал, пока Элейн выйдет, запрет заднюю дверь и сядет в машину рядом с ним. Ждал и сочинял злобные тирады. Тихо гудел мотор.

Тянулись минуты, в душе все сильнее сгущалась ярость. Нет, она специально заставляет его ждать! Спокойно дает понять, что, даже если ссора не закончится никогда, ей на это плевать.

Что ж, тогда ему тоже плевать!

Он разъяренно схватил руль. Взревел мотор. Пусть она услышит! И узнает: ему тоже плевать!

Вдруг хлопнула передняя дверь. Значит, Элейн решила выйти именно оттуда, хотя прекрасно знала, что ее ждут у задней! Чаша терпения переполнилась, и гнев вырвался наружу. Линдси переключился на задний ход и надавил на газ — сильнее, чем хотел поначалу. Машина рванулась назад.

Он отчаянно пытался затормозить — но тишину сентябрьского дня уже разрезал крик. Вспоминать о том, как качнулась машина, когда задние колеса прошлись по мягкому телу, было уже за гранью возможного.

А потом он вылетел из машины, подбежал к Элейн, лежащей на дорожке… На бледном, умирающем лице отражался испуг, и распахнутые глаза словно бы укоряли… Красные капли на сверкающем крыле… и на колесах…

Он вернулся в настоящее. Встал со стула и вышел, шатаясь, на улицу. Дул теплый южный ветер, снег понемногу таял. Машина стояла там же, где Линдси оставил ее семь лет назад. Тела под ней больше не было, и всю кровь он давно уже смыл. И все же кровь не исчезла…

Он как-то добрел до дороги и пошел по самой середине, молясь, чтобы появилась хоть одна машина. Быстро. Милосердно…

«Вот теперь ты знаешь все, — сказала себе Сарит. — Теперь можно и на Челсу».

Можно перемещаться и начинать работу. Можно забыть, наконец, про этого варвара, который винит себя в смерти подруги только потому, что видел у нее в глазах укор.

Который казнит себя тем, что смывает с машин несуществующую кровь и, не выдержав этой казни, напивается до потери сознания.

Который бродит по тропкам своих джунглей и надеется, что какой-нибудь неосторожный водитель совершит то, на что ему самому не хватает мужества.

Которого убивает собственная чувствительность.

Несчастного сына примитивной цивилизации, в которой не врачи должны идти к больному, а больной — к врачам.

Хотя… один врач пришел сам. Всего лишь один. Наверное, он все-таки добрый, этот доктор джунглей, который в своей непрочной лачуге сочинял «Историю цивилизации», играл Баха в редкие свободные минуты, лечил туземцам грыжи…

Улетай, Сарит. Сейчас же.

К чистым, без единой пылинки, коридорам челсинской клиники, к добропорядочным пациентам с планет Федерации, которых профилактологи отправили к психотерапевту.

Там ты будешь совершать доброе дело: исцелять легкие депрессии, возвращать сексуальное желание, править подпорченные «я»…

Он вытащил меня из-под снега, принес в допотопную хижину, которую зовет своим домом. Он беспокоился обо мне. Я — живое существо, и он, несмотря на многолетнюю боль и вечный полусон, обеспокоился о моей жизни.

Варвар несчастный. Сын джунглей.

Причем каких огромных! Намного больше, чем Ламбарене доктора Швейцера. Скорее всего, по их узким тропкам бродит еще много таких Линдси, болящих разумом и духом. Много-много. И никогда, никогда не придет облегчить им боль доктор джунглей…

Улетай, Сарит. Сейчас же!!!

Линдси никогда не видел на машине так много крови. Он тер снова и снова, но она не смывалась. К заднему крылу «крайслера» подошел Ник:

— Что с тобой сегодня? Уже давно бы закончил.