Дар милосердия

В кабинете воцарилась тишина. Ронни стоял с опущенной головой, в страхе ожидая следующего вопроса.

Но вопросов не последовало. Дверь за спиной открылась, и вошел инспектор. Ронни услышал голос директора.

— Шестой уровень. Передайте дежурной, что рекомендован Вариант 24-С.

— Да, сэр, — сказал инспектор и взял Ронни за руку. — Идем.

— Куда вы меня ведете?

— Как куда? В долину, конечно. В школу из красного кирпича.

Переполняемый радостью, мальчик вышел из кабинета вслед за инспектором. Он с трудом мог поверить, что все прошло так гладко.

Они зачем-то сели в лифт и поехали наверх. Может быть, на крыше ждет вертолет? Лифт остановился на шестом этаже, двери открылись, и Ронни увидел перед собой бесконечно длинный коридор. По обеим сторонам были сотни горизонтальных дверей, которые почти соприкасались одна с другой. Ронни заволновался.

— Сэр, так мы в долину не попадем. Правда, куда вы меня ведете?

— Я же сказал, в школу! — отрезал инспектор. Ласковые нотки в его голосе куда-то улетучились. — Давай, пошевеливайся!

Ронни пытался сопротивляться, но бесполезно. Инспектор был крупный и сильный и легко протащил мальчика через весь стерильный коридор к маленькой нише, где за металлическим столом сидела сухощавая женщина в белом халате.

— Это мальчишка Медоузов, — сказал инспектор. — Старик велел сменить сюжет на 24-С.

Женщина устало поднялась из-за стола. Достав из стеклянного шкафчика ампулу, она подошла к плачущему Ронни, закатала его рукав и, несмотря на отчаянное сопротивление, умело воткнула иглу в руку.

— Хватит реветь, — сказала она. — Наплачешься еще.

Она повернулась к инспектору.

— Похоже, комплекс вины у Кертина прогрессирует. За этот месяц уже третий раз назначает 24-С.

— Шеф знает, что делает.

— Это ему так кажется. Не успеешь и глазом моргнуть, как весь мир заполонят такие Кертины. Пора бы кому-нибудь из Министерства образования пройти хотя бы базовый курс психологии и узнать, что такое материнская любовь!

— Так ведь старик и сам психолог с дипломом, — возразил инспектор.

— Психопат он с дипломом!

— Зря ты так говоришь.

— Как хочу, так и говорю, — ответила дежурная. — Тебе не приходится слушать, как они рыдают. А мне приходится. 24-С нужно было еще в двадцатом веке исключить из образовательной программы!

Она взяла Ронни за руку и повела за собой. Инспектор пожал плечами и пошел назад. Ронни услышал, как закрылись металлические двери лифта. В коридоре стало тихо. Мальчик с трудом чувствовал руки и ноги, мысли в голове путались, он следовал за женщиной, словно в забытьи.

Они повернули в другой коридор, затем еще раз. Наконец, женщина остановилась перед открытой дверью.

— Вот ты и дома, — с горечью в голосе произнесла она.

Ронни едва ее слышал, глаза слипались. Перед ним в горизонтальной нише была кабинка с кроватью внутри, а вокруг громоздились провода, трубки и экраны. Мальчику так хотелось спать, что он не обратил на это внимания и с облегчением забрался в постель. Улегшись поудобнее на подушку, он закрыл глаза.

— Молодец, — услышал он голос дежурной за мгновение до того, как отключился. — Школа из красного кирпича ждет тебя.

Подушка зашуршала, включились экраны, закрутились магнитные ленты.

— Ронни!

Он ворочался под одеялом, пытаясь прогнать дурной сон. Настоящий кошмар, кругом незнакомые места, поезда, чужие люди. А самое страшное — кошмар был удивительно правдоподобен. Нора не раз говорила, что однажды утром он проснется в детском поезде, который отвезет его в город, к родителям.

Мальчик боролся со сном, брыкался и скидывал одеяло, всеми силами стараясь проснуться.

— Ронни, — вновь раздался голос Норы, — поторапливайся, или опоздаешь в школу!

Глаза вдруг открылись сами по себе, и он тут же успокоился. Яркое утреннее солнце освещало спальню, и давно знакомые ветви клена тихо постукивали в окно.

— Уже бегу!

Ронни быстро сбросил одеяло, выскочил из кровати, оделся, купаясь в брызгах солнечного света, умылся и сбежал по лестнице вниз.

— Ну, наконец-то, — проворчала Нора, когда он вошел на кухню. — Что за лентяй! Совсем отбился от рук!

Ронни непонимающе уставился на нее. Может, она заболела? Прежде Нора никогда не говорила с ним таким тоном. Тут вошел Джим, небритый, с налитыми кровью глазами.

— Какого черта?! — рявкнул он. — Где мой завтрак?!

— Ничего, потерпишь! — огрызнулась Нора. — Я битый час не могла вытащить этого бездельника из кровати.

Ронни был совершенно сбит с толку. Он молча ел, гадая, что случилось. Как Нора с Джимом могли так измениться всего за одну ночь? На завтрак были его любимые блины с сосисками, но блины вышли склизкими, а сосиски — наполовину сырыми.

После второго блина он встал из-за стола и пошел за учебниками в гостиную. Там было не прибрано, пахло плесенью. Когда он выходил из дома, Нора и Джим громко ругались на кухне.

Ронни нахмурился. В чем дело? Еще вчера все было хорошо. Нора не ругала его, Джим всегда следил за собой, не сквернословил, а в доме было чисто и прибрано. Почему все изменилось?