Дар милосердия

— Постойте! — окликнул Тортон, вставая на ноги. Ему вдруг стало не по себе. Казалось, он упустил что-то очень важное. Но марсианин не остановился. Он поднялся на дорогу и вскоре растворился в густеющих сумерках.

Тортон собрался уже пойти следом, но тут пронзительный гудок катера возвестил, что с карнавала возвращается его семья.

Он дождался прибытия катера и помог жене и сыну подняться на берег. Чувство одиночества отступило, а с ним и остатки сомнений. Он взял жену и сына за руки и вместе с остальными туристами направился к веренице аккуратных сборных коттеджей.

Позади карнавал все еще озарял ночь буйством красок. И стоило Тортону обернуться, как яркий свет заиграл на гигантских гласных и согласных башен Кветенестеля, алым цветом выжигая на фоне звездной марсианской ночи имя их создателя.

Тортон почувствовал умиротворение. В нем проснулась уверенность в завтрашнем дне. Дни отпуска не прошли напрасно: он получил свою духовную опору.

На этом все могло и закончиться, и Тортон наверняка бы справился с томительным ожиданием следующего отпуска. Он со спокойствием и хладнокровием вынес бы все тяготы цивилизованной жизни. Но он был любознателен, а глубоко-глубоко в душе у него таилось крошечное зернышко сомнения.

Не прошло и двух месяцев с его возвращения домой, как «Историческое общество Трех планет» объявило об открытии библиотеки марсианских микрофильмов в Малом Нью-Йорке. Тортон провел целую неделю в борьбе с самим собой. Он выдумывал сотни причин, по которым просмотр трехмерных фильмов в тесной комнатушке и прослушивание аудиозаписей о планете, которую он видел своими глазами, будет пустой тратой времени.

— Что нового я могу там узнать? — вновь и вновь спрашивал он себя. — Я же был на Марсе!

В длинной узкой комнате, где хранились материалы на буквы А и Б, девушка-библиоспециалист спросила его:

— Какая тема вас интересует, сэр?

Тортон замялся.

— Башни… — начал он, но не смог найти в себе силы продолжить.

— А-а-а, башни Кветенестеля, — улыбнулась девушка. — Присядьте, пожалуйста.

Тортон вспотел. Он так ерзал, что саморегулирующееся кресло так и не смогло принять форму, соответствующую его позе. Свет погас, и на трехмерном экране появилась синяя гладь канала, а следом и хрустальные башни. Лиловое небо выглядывало из-за украшающих их резных фигур.

Нахлынуло чувство ностальгии, Тортон почувствовал, что комната, да и вся Земля, если на то пошло, стала для него слишком тесной. Ему захотелось встать и улететь, пробежаться по травянистому берегу канала, нырнуть в синие волны и размашистыми гребками плыть к волшебным башням, ждущим на другом берегу.

«Башни Кветенестеля, — доносился из динамика ровный голос рассказчика, — представляют сбой яркий пример марсианского массового искусства конца эпохи старого модерна. Прежде считавшиеся попыткой архитектора-романтика по имени Кветенестель обессмертить свое имя в гигантских буквах, выстроенных вдоль Суриульского канала, башни, на самом, деле являются примером экстравагантной и изобретательной рекламы крупной марсианской винодельни «Вина Кветенестеля». При ближайшем рассмотрении башни имеют поразительное сходство с неоновыми вывесками, использовавшимися на Земле в XX столетии для рекламы аналогичных продуктов».

— Что-нибудь не так, сэр?

Он и сам не заметил, как вскочил на ноги:

— Нет-нет, все хорошо.

Тортон с трудом отыскал дверь, ведущую в коридор. Добрался до лифта и спустился на первый этаж…

Они выбрались из темных нор и увидели покрытые песком развалины своих городов. На планете не осталось ничего, кроме башен, увековечивших марку вина, что марсиане пили веками, любуясь творениями рукотворной цивилизации…

Он вышел на улицу. Ноябрьское солнце тускло светило над головой. Глазам предстала гладкая улица с рядами высоких белых зданий и толпы снующих по ней людей. Тортон содрогнулся.

ШКОЛА ИЗ КРАСНОГО КИРПИЧА

Ронни держался подальше от городов. Он обходил их стороной, делая широкий крюк, и через несколько миль возвращался на железнодорожные пути. Города совсем не походили на деревню, которую он искал, — яркие и современные, с белыми улицами и быстрыми машинами, с трубами заводов и фабрик. Совсем не то, что тихая старая деревня в долине с сельскими домами, тенистыми улочками и маленькой школой из красного кирпича.

На окраине деревни была уютная кленовая роща, через которую вился ручей. Ронни очень хорошо его помнил. Летом он много раз переходил вброд ручей, зимой катался там на коньках, а осенью любил смотреть, как разноцветные кленовые листья, будто корабли лилипутов, плывут вниз по течению к морю.

Ронни не сомневался, что сможет найти долину, но рельсы тянулись все дальше и дальше, через поля, холмы, леса, а ее все не было. Уж не ошибся ли он, может, блестящие рельсы, вдоль которых он бредет день за днем, совсем не те, по которым детский поезд привез его в город к родителям?

И вовсе не бежит он из дома! Стерильная трехкомнатная квартира, где он прожил месяц, совсем не его дом, а встретившие его на шумном вокзале мужчина и женщина с бледными лицами — не его родители.