Дар милосердия

— Вы хотите сказать… — Тортон запнулся. В недоумении он смотрел на противоположный берег, отчаянно желая верить, что он — первый землянин, которому посчастливилось сделать это удивительное открытие.

— Я хочу сказать, сенир, что башни Кветенестеля представляют собой гигантские символы нашей слоговой азбуки, сложенные в слово «Кветенестель».

— Черт побери!

Тортон застыл, вглядываясь в гигантские буквы, что еще мгновение назад по незнанию считал просто башнями. В то же время они оставались башнями и по-прежнему были прекрасны.

— Подумать только! — воскликнул он. — Столько туристов приезжает сюда с единственной целью — полюбоваться башнями, и все это время никто не знал? Никто не мог даже вообразить… Но почему? Почему ваш народ умалчивает об этом?

— Потому что никто нас не спрашивает, сенир.

Несколько минут Тортон сидел молча, собираясь с мыслями. Наконец он произнес:

— Так в чем же глубинный смысл? В чем урок?

— Слушайте, сенир. Расцвет идолопоклонничества пришелся на эпоху незадолго до наступления песчаных бурь. Как я уже говорил, мы поклонялись рукотворным объектам. Ничто не представляло для нас ценности, кроме того, что мы делали сами, что было приятно глазу и наделено полезными функциями. Также я упомянул, что больше всего мы любили наши дома и города. Мы проводили долгие прохладные вечера в уличных кафе за бокалом чистейшего, непревзойденного вина, часами глядя на величественные фасады зданий, на уходящие высоко к звездам шпили. Наша жизнь была счастливой, сенир, но до поры до времени. Однажды этому суждено было закончиться. Когда пришли песчаные бури, мы спрятались под землей. Мы не могли взять с собой здания и прочие созданные нами предметы. Нам пришлось оставить наши уютные дома и прекрасные города на милость ветра и песка. А ветер и песок не были милосердны. Нет такой цивилизации, что упорно следовала бы идеалам, которые могут быть разрушены в мгновение ока. Когда те из нас, кому довелось уцелеть, вернулись на поверхность, они увидели, что от их любимых городов и дорогих им вещей не осталось ничего. Они увидели лишь…

Тут марсианин присел и зачерпнул рукой горсть темнокрасной земли.

— Теперь мы землепашцы, сенир. Живем как можно ближе к земле. Выбравшись из тоннелей, мы смиренно приняли наше наследие — землю.

— Но ведь башни… — попытался возразить Тортон.

— Да-да, сенир. Башни сохранились. Только башни и песок. У каждого правила есть исключение, но редко встретишь правило, доказательство которого было бы столь же безжалостно… Когда посреди пустоши мы увидели эти башни, мы поняли, что никогда больше не возведем ни городов, ни зданий.

— Но в чем причина?

Марсианин указал на противоположный берег. С горных вершин уже начала спускаться тьма, по желтому морю кукурузы поползли тени. Башни стояли, как всегда, бледные, холодные и одинокие. Город у их подножия окрасился разноцветными огнями карнавала.

— Посмотрите внимательно, сенир. Прочитайте еще раз. Неужели непонятно?

— Я вижу четыре гигантские буквы вашей азбуки, в которых увековечено имя мастера, их создавшего.

— Мастера?

— Разумеется. То, что он построил башни в форме собственного имени, ничуть не умаляет его гениальность. Всем великим мастерам свойственно честолюбие, а Кветенестель, безусловно, великий мастер. То, что башни стали единственным сооружением, пережившим бури, лишь подтверждает его величие.

Марсианин смотрел на Тортона с недоумением.

— Сенир, я, кажется, запамятовал, что вы не знакомы с нашей историей и не знаете нашего языка… Позвольте узнать, зачем вы приехали на Марс? — неожиданно спросил он.

Тортон удивился вопросу. Внезапная перемена темы смутила его, и он ответил, не подумав:

— Я приехал, чтобы увезти что-нибудь с собой.

— Благодарю за ответ, сенир.

— Погодите, вы не поняли, — сказал Тортон. — Не в буквальном смысле. Это не значит, что я хочу забрать что-то, что можно положить в карман, привезти домой и положить на каминную полку. Это нечто другое…

— Я вас понял, сенир. Вы хотите увезти что-то с собой. То, что сделает дорогу домой легче. Вам нужны воспоминания, которые не потускнеют со временем и останутся яркими до скончания ваших дней. То, что поможет в минуты сомнений, духовная опора, которую не может дать ваша цивилизация.

Марсианин опустил взгляд на красную землю в своей тонкой руке:

— Это нужно нам всем, сенир.

Он снова посмотрел на Тортона:

— Я горд, что наш скромный народ смог быть вам полезен.

Медленно поднявшись, он широко повел рукой:

— Башни Кветенестеля! Возьмите их, сенир. Как сказано в вашем путеводителе, Кветенестель был великим мастером. Когда, глядя на его шедевр, мы не хотим ничего больше строить, то лишь потому, что стыдимся своих неуклюжих рук. Мы боимся, что даже лучшие наши работы не смогут тягаться с творением великого мастера.

Марсианин поклонился.

— Еще раз простите за беспокойство, — сказал он. — Я лишь направлялся к моему батикено, когда увидел вас. Благодарю вас за время, любезно потраченное на беседу со мной. А теперь, квис сан форуита. Прощайте.

Он повернулся и побрел вверх по склону к тропинке.