Дар милосердия

Вдалеке, за искрящейся синевой канала, он видел пронзающие лиловый небосвод башни Кветенестеля. Вечернее солнце играло на их хрустальных стенах, создавая невероятные ослепительные узоры.

Башни были неотъемлемой частью марсианского ландшафта, как и канал, как и бескрайние золотые поля марсианской кукурузы, простирающиеся до далеких красных гор. Башни, непревзойденные памятники древней марсианской архитектуры, казалось, стояли здесь уже многие миллионы лет. Именно таким представляется — нет, не представляется, а должно быть — наследие великой цивилизации.

Если верить путеводителю Межпланетной корпорации, Кветенестель жил в так называемую эпоху гедонизма, еще до марсианских бурь. Пока его современники отчаянно зарывались в землю, создавая сложную систему тоннелей и гротов, которым вскоре суждено было стать мрачными катакомбами, Кветенестель обессмертил свое имя, возведя великолепные башни.

Воображение Тортона рисовало старого, дряхлого человека с тонким лицом, изборожденным морщинами за два марсианских столетия. Размахивая костлявыми руками, старик расхаживал взад-вперед по набережной канала и резким, клекочущим голосом руководил созданием своего последнего шедевра. Словно фантастический Хеопс. Словно инопланетный Озимандия.

Тортон представил, как башни росли, как сверкающие колонны ярус за ярусом устремлялись все выше и выше в темнеющее небо. Он представил, как на горизонте сгустилась тьма, предвещая бурю, и, наконец, настали долгие годы песчаных вихрей под налитым кровью глазом солнца во мраке вечной ночи.

Все это время башни продолжали стоять. Некогда синие каналы стали унылыми бороздами, пересекающими новорожденные пустыни, от городов остались только пыль и воспоминания. А башни стояли, когда первый из переживших бурю показал бледное лицо из норы и выбрался навстречу еще тусклому солнечному свету. Спокойные и величественные, такими они предстали усталому взгляду первого ступившего на Марс землянина.

— Любуетесь башнями, с е н и р?

Вздрогнув, Тортон обернулся и увидел на прибрежной тропинке низкорослого марсианского крестьянина. Следуя обычаю своего народа, тот учтиво поклонился.

— Прошу прощения, что побеспокоил, — продолжил марсианин. — Я направлялся к своему батикено, но заметил, как увлеченно вы рассматриваете это произведение древнего искусства. Сколь бестактно с моей стороны было обратиться к вам.

— Эти башни действительно прекрасны, — ответил Тортон.

— Как приятно слышать, что вам нравится искусство моего народа. Для нас башни бесценны, ведь само их существование служит нам уроком, о котором забывать нельзя.

— Что это за урок?

Вероятно, любопытство читалось у Тортона на лице, потому что марсианин, чуть поразмыслив, спустился по склону и подошел к нему.

— Хотите узнать, сенир?

— Присаживайтесь, — предложил Тортон.

— Сенир, это будет неподобающе с моей стороны. Я лишь бедный землепашец, а вы — землянин, житель одного из великих городов вашей планеты. Но, если вам интересно, я буду рад поделиться своими жалкими знаниями.

По маленькому кожистому лицу марсианина невозможно было прочитать никаких эмоций, но Тортону показалось, что над ним насмехаются. Тем не менее любопытство взяло верх.

— Конечно, мне очень интересно.

— Благодарю, сенир. Я расскажу вам о башнях. Но сначала, чтобы вам было понятнее, я расскажу о моем народе. Когда-то мы были большой, сильной, смелой расой, хотя, безусловно, не такой сильной и смелой, как ваша, сенир. Культура того периода, в свете сформировавших ее ценностей, стала блестящим воплощением нашего образа жизни. Говоря проще, мы были идолопоклонниками. Мы поклонялись вещам. Не предметам, несущим какой-то смысл, не религиозным символам, а вещам, которые сами же и создавали. Устройствам, машинам, зданиям. Особенно зданиям, сенир. И, разумеется, городам. Нам нравились наши высокие белые здания, сияющие фасады, шпили и купола. Мы редко покидали их. В них мы работали всю жизнь, лишь по необходимости перемещаясь из одного в другое, но никогда не оставаясь подолгу снаружи. В то время и были построены башни Кветенестеля…

— Неправда! — возразил Тортон.

Марсианин удивленно посмотрел на него:

— Почему, сенир?

— Нечто столь прекрасное не могло быть создано в такую эпоху.

— Но башни Кветенестеля были созданы именно в ту эпоху.

— Наверняка вы ошибаетесь!

— Все возможно, сенир, но я уверен, что никакой ошибки нет.

Тортон замолк, ожидая продолжения рассказа, но марсианин лишь странно смотрел на него своими темно-карими глазами. Тортон занервничал.

— Вы говорили о значении башен, — напомнил он, — и о связанном с ними уроке.

— Совершенно верно, сенир. Во-первых, башни имеют буквальное значение. Вы знакомы с нашей примитивной азбукой?

Тортон покачал головой.

— Что ж, неважно, — сказал марсианин. — Обратите внимание на первую башню. Она удивительным образом напоминает букву “К” вашего алфавита. На самом деле, она символизирует наш звук «кве». Вторая башня, похожая на вашу букву “Н”, обозначает наш звук «тен». Далее вы видите символ, похожий на вашу “С”, только менее изогнутую, и это…