Дар милосердия

На мгновение его захлестнула обида. Почему именно на его корабле сломался реактор? Почему именно ему выпало тяжкое бремя искать пристанище для совершенно посторонних людей? Он чуть было не погрозил кулаком Богу, но передумал. Жест слишком театральный, вдобавок не имеющий смысла. Нельзя хулить Всевышнего, не приняв Его изначально, а в годы бурной молодости Рестон верил лишь в сверхсветовую скорость, от которой сотрясались глыбы звезд.

Он развернулся и зашагал вниз по холму. Отыскав в убежище свободный уголок, Рестон расстелил одеяла и стал готовиться к первой одинокой ночи.

Утром проводили в последний путь единственную жертву аварийной посадки, похоронив как смогли.

Так, ни шатко ни валко, у беженцев началась новая жизнь.

Первую зиму Рестон трудился не покладая рук. Иммигранты основали деревню в крохотной, окруженной горами долине. Протекающая там река на время решила проблему с водой; хотя всех отнюдь не радовало каждое утро заново делать прорубь. Топливо, за неимением лучшей альтернативы, брали в ближайшем лесу; хотя валить деревья, а потом тащить дрова на самодельных санях мужчинам было явно не по нутру. К весне вспыхнула эпидемия гриппа, но усилиями молодого расторопного доктора, по понятным причинам попавшего в структуру нового общества, ее благополучно пережили.

После весенних дождей посадили первый урожай. Почва в Новой Польше оказалась плодородным черноземом немалое утешение для Рестона, потратившего последнюю каплю энергии корабля на поиски этой планеты. Планета, правда, была обитаемой, о чем свидетельствовали следы кочевых стоянок в долине. Рестон возлагал определенные надежды на аборигенов до тех пор, пока те не нагрянули в деревню, улыбаясь во все многочисленные рты и выделывая причудливые на многочисленными ногами.

Благо, здешний народ оказался дружелюбным и, как позже выяснилось, весьма полезным.

Первую весну Рестон помогал с посевом и вдруг обнаружил, что принадлежит к новой культуре еще меньше, чем думалось поначалу. По крайней мере, работал он почти всегда в одиночестве, пока другие трудились группами по двое-трое. Его явно сторонились. Бывало, он ловил на себе укоризненные взгляды иммигрантов и лишь пожимал плечами в ответ. Пусть осуждают сколько влезет, деться им от него все равно некуда.

Все лето он только и делал, что рыбачил и охотился у подножия живописных гор, иногда ночуя под открытым небом. Полночи обычно проходили в раздумьях. Думал Рестон о многом: о том, как сладок земной воздух после пробежки, о земных городах, переливающихся точно пинбольные автоматы в ожидании игры, о ярких огнях и стройных женских ножках, об охлажденном вине, налитом в высокие узорные бокалы. Но чаще других думы были о соседских женах.

Осенью Рестон помогал с урожаем. Тогда еще никто не догадывался о страсти аборигенов к сельскому хозяйству, выплыла она чуть позже. И снова иммигранты бросали укоризненные взгляды, которые трудно было понять. Кто-кто, а уж крестьяне должны поощрять желание трудиться, никак не наоборот. И снова он пожимал плечами. Плевать на это скопище богобоязненных ханжей! Пусть катятся хоть к черту!

Урожай выдался богатым. Привыкшие к скудным плодам старой родины крестьяне диву давались. Сколько было восторженных разговоров о сочной капусте, огромном картофеле и золотистой пшенице. Ренсон уже вполне сносно понимал по-польски, мог внятно изъясняться, хотя сочетания вроде cis и sz’s давались ему с трудом.

Но язык был сущим пустяком по сравнению с тем, что ему пришлось испытать следующей зимой.

Памятуя о косых взглядах, Рестон готовился всю зиму провести в принудительной изоляции, но вышло иначе. Не было и дня, чтобы Андрулевичи, Пицильчевичи, Садовсичи и прочие не приглашали его разделить вечернюю трапезу и обсудить очередную насущную тему, будь то корм для недавно одомашненной скотины, недостаточность одного генератора для деревни или выбор места под церковь. Но всю дорогу он ощущал скрытую неловкость, точно его присутствие смущало хозяев, мешало им быть самими собой.

Со временем он все чаще оставался дома, бродил по холостяцкой кухне, рано укладывался в холостяцкую постель, беспокойно ворочаясь в одинокой мгле, а снаружи резвился ветер, обрушивая лавины снега на карниз.

Но самым, наверное, тяжелым испытанием оказались дети. Они стали появляться на свет в конце зимы, и к весне их набрался целый выводок.

Одна-единственная надежда грела душу, не давая одиночеству вылиться в отчаяние, — надежда, что кто-нибудь перехватил его сигнал SOS и спасательный корабль уже следует по координатам, которые Рестон успел разбросать звездам в последние секунды перед неминуемым падением. Надежда по-своему тщетная — ведь если сигнал никто не перехватил, то координаты достигнут обитаемых планет не раньше, чем через девяносто лет. Не самая приятная перспектива, даже если тебе двадцать один и впереди кажущаяся вечность.