Дарий Великий не в порядке

Около магазина я отпустил руку Лале, чтобы открыть дверь, и она бегом направилась к прилавку. Сухраб сощурился в улыбке и последовал за ней.

– Сухраб-джан! Ага Дариуш! А это кто?

– Это моя младшая сестра Лале.

– Алла-у Абха, Лале-ханум. Какое красивое имя. Приятно познакомиться.

Лале снова залилась румянцем.

– Здравствуйте, – сказала она серой плитке на полу.

Я взял Лале за руку и немного ее встряхнул.

– Фалуде хочешь, Лале?

Она мотнула головой и продолжила смотреть вниз, изучая носки своих белых кроссовочек.

Даже десерта было недостаточно, чтобы помочь Лале преодолеть внезапный и необъяснимый приступ стеснительности.

Господин Резаи сказал:

– У нас и мороженое есть, Лале-ханум, если хочешь.

В персидское мороженое добавляют шафран и фисташки.

Мне оно нравится не так сильно, как фалуде, но все равно это потрясающий десерт.

– Bastani mekhai, Лале-джан?[20] – спросил Сухраб.

– Baleh, – ответила она.

– Дариуш?

– Мне фалуде, пожалуйста.

Я отправил Лале помыть руки, пока Сухраб разговаривал с дядей на фарси. Сухраб все время улыбался. Не своей фирменной улыбкой с прищуром, а немного мягче.

Мне нравилось смотреть, как Сухраб разговаривает с дядей. С ним он вел себя не так, как с мамой. Был более расслаблен.

Возможно, рядом с дядей он больше чувствовал себя ребенком, а с мамой уже не мог, потому что дома ему приходилось исполнять роль единственного мужчины.

Мне так хотелось, чтобы Сухраб постоянно мог чувствовать себя ребенком, как раньше.

Не знаю уж, всегда ли Ашкан Резаи продавал такие большие порции фалуде, но я радовался, что Стивена Келлнера не было поблизости и он не мог наблюдать изъяны моего рациона.

Сухраб вел себя достаточно скромно – он добавил в свою порцию всего лишь немного сока лайма. Я же вылил в свою столько сиропа из кислой вишни, что фалуде превратилось в клингонское кровавое вино.

Я принес нам салфетки, а Ашкан Резаи протянул Лале идеально ровный шарик мороженого солнечно-желтого цвета.

– Noosh-e joon[21], – сказал он.

Лале наконец подняла на него глаза.

– Мерси, – прошептала она.

Она не взяла ложку, а сразу начала лизать мороженое прямо из маленького бумажного стаканчика.

Я пожал руку господину Резаи.

– Khaylee mamnoon[22], ага Резаи.

– Пожалуйста, – ответил он, спрятав мою руку в обеих своих ладонях. Я обратил внимание, что тыльные стороны ладоней у него были покрыты волосами, как и грудь. – Приходи еще, ага Дариуш.

У Лале пожелтел и наверняка онемел от холода язык, но это не препятствовало ее нескончаемой болтовне с Сухрабом на фарси по пути домой.

Не знаю уж, почему она решила переключиться на его родной язык именно сейчас, но это меня злило.

Мне вообще не обязательно было брать ее с собой поесть мороженого.

Не обязательно было делать ее частью своих дел. Я вообще мог не проводить с ней время.

Сингулярность крутилась во мне колесом, образуя черную дыру, грозившую засосать меня внутрь.

Сначала Лале отняла у меня «Звездный путь», а теперь и Сухраба отнимала.

– Как тебе мороженое? – спросил я, стараясь как-то внедриться в их беседу.

– Отлично, – ответила Лале, а потом снова повернулась к Сухрабу и продолжила разговор на фарси.

Сухраб посмотрел на меня и обратился к Лале:

– Лале, невежливо так поступать. Дариуш же тебя не понимает.

Я заморгал.

Никто раньше никогда не заставлял других говорить на английском ради меня.

Даже мама так не делала.

– Все в порядке, – сказал я.

– Нет, – ответил Сухраб. – Это невежливо.

– Извини, Дарий, – проговорила Лале.

– Ничего страшного.

Я посмотрел на Сухраба. Он сощурился, держа десертную ложечку во рту.

– Спасибо.

– Дариуш, – сказал Сухраб. – Можешь еще погулять?

– Ой. Думаю, да.

Я оставил Лале на кухне с Маму, которая пыталась сбыть Сухрабу остатки угощения с Навруза (они будто бы обладали свойством самовоспроизведения и грозили никогда не закончиться). Потом мы опять вышли из дома.

Я понимал по тому, куда мы сворачивали, что Сухраб снова ведет меня в тот парк недалеко от Пятничной мечети.

У нас появилось свое место.

– Дариуш, – сказал он, как только мы уселись на крыше туалета. Он мял газету, которая каким-то образом оказалась на крыше. – Что не так?

– Ты о чем?

Сухраб на секунду закусил нижнюю губу и еще раз смял газету, теперь до состояния крошечного шарика.

– Ты кажешься таким грустным.

– А.

– Ты злишься на Лале?

– Нет, – ответил я. А потом добавил: – Не совсем.

Сухраб кивнул и подождал, пока я продолжу.

Это мне очень нравилось в Сухрабе. Он всегда ждал, пока я сформулирую, что хочу сказать.

– Мы с папой каждый вечер смотрим «Звездный путь». Знаешь этот сериал?

Сухраб кивнул.

– Раньше это занятие было только для нас двоих. Но теперь он хочет смотреть его с Лале.

– А с тобой больше не хочет? В смысле с вами обоими?

– Нет, – ответил я. – Я не знаю. – На секунду я взял в рот завязки от толстовки, но тут же выплюнул, осознав, что делаю это в присутствии Сухраба.

Мне не хотелось, чтобы Сухраб думал, что я из тех, кто сосет завязки от капюшона.