Дарим тебе дыхание: Рассказы о жизни рядом со старцем Наумом

«…Обрати внимание, как исполняется то, о чем просишь у Гроба Господня…»

Потом, однажды слушая службу праздника Покрова Пресвятой Богородицы, я нашла там одну стихиру, в которой это мое открытие уже давно было открыто:

Гора еси велика и преславна, паче горы Синайския, Богородице: она бо, не терпяще снития славы Божия во образе и сенех, огнем возгарашеся, и громи и молния тамо быша. Ты же, всего в Себе Божественнаго Огня сущи, Божия Слова во чреве неопально носила еси, манием носящего вся…

Через три дня мы прилетели домой, праздник кончился, и нужно было возвращаться в будни. А они были фронтовыми. Приближалась зима, в монастыре разруха, в храме холодно, в доме холодно, сестер мало, нет ни денег, ни машины, непосильные труды и скорби, скорби… Я совсем приуныла и отправилась в Москву — начальница моей сестры обещала сделать нам небольшое пожертвование. В Москве я сначала заехала в гости к своим знакомым, а у них был приготовлен подарок для нас с матушкой Иулианией; это оказалась икона преподобного Давида Гареджийского с иерусалимским камнем в руке. Так, чуть ли не в обнимку с этой иконой, я и отправилась к сестре на работу.

На душе безприютно. Зашла по дороге в книжный магазин на Профсоюзной и увидела большой зеленый том Ильина — вот и хорошо, я давно собиралась с ним как следует познакомиться, в электричке и почитаем, книги меня всегда утешают.

В «Оптике», где работает моя сестра, было совсем пусто, и тут открылась дверь, вошла женщина, и мы сразу узнали друг друга — мы познакомились в Иерусалиме, в один из последних дней нашей поездки. Она там как-то «вычислила» меня: «Вы, наверное, крестная моей подруги Татьяны? А знаете, она на Вас в обиде — крестная, игумения, и не помогла в беде». Пришлось мне в оставшиеся дни помолиться на Святой Земле о нашем примирении, а встретиться потом все не удавалось. Татьяна тогда редко приезжала в Москву из монастыря, где в то время жила, а я еще реже. «А где она сейчас?» — «Как раз приехала домой». Я едва уговорила мою иерусалимскую знакомую поехать со мной к моей крестнице: «Да она так обижена, наверное, и разговаривать с Вами не захочет».

А история была такая. Как-то раз звонят моей подруге Светлане ее студенты: «Светлана Викторовна! Вы не представляете, что сейчас показывали по телевизору: в центре Москвы пожар, возле Даниловского монастыря, сгорел целый подъезд — три этажа прогорели, два трупа, все страшное, черное; и вдруг на третьем этаже в сгоревшей квартире среди сплошного угля — комната, совершенно не тронутая огнем, пламя обожгло в комнате ровную полоску — сантиметров десять вокруг двери — и остановилось. В комнате — иконный угол, аналой с аналойником, полка со старинными книгами, рядом шкаф, в шкафу женское пальто и ботинки… Дом оцепили — милиция стоит, мы, говорят, сюда никого не пустим, пока не вернется хозяйка, — здесь живет святой человек!» А через час ей позвонила моя крестница Татьяна: «Светлана Викторовна, я теперь бомж. У меня все сгорело. Остались только иконы и книги — помните, я Вам рассказывала: мой батюшка, архимандрит Пимен, недавно привез из Лавры все тома Иоанна Златоустого. Он мне тогда иконный угол устраивал, даже свой аналой благословил. Его же скоро в Иерусалим отправляют. И пальто осталось с ботинками, вот и все. Передайте моей крестной, что у меня 38-й размер обуви и 52-й — одежды».

Я как раз была тогда в очередной раз в гостях у наших знакомых — кстати, тех самых, что подарили мне потом икону преподобного Давида Гареджийского. Люди они очень добрые и отзывчивые. Они даже собакам монастырским привозили корм мешками, когда приезжали к нам с подарками для детей и сестер. «Не волнуйтесь, матушка, давайте телефон Вашей крестницы, мы все организуем, поможем всем приходом». Никогда такого не бывало, чтобы они забыли выполнить свое обещание, все просьбы наших детей исполнялись всегда до мелочей. А на этот раз, оказывается, забыли.