Дарим тебе дыхание: Рассказы о жизни рядом со старцем Наумом

Матушка Иулиания в тот день вернулась в свой чисто вымытый монастырь. И сразу, конечно, пошла в храм. В этом монастыре много старинных икон Пресвятой Богородицы, но особенно много именно Казанских. И тут она вдруг заметила, что по большой Казанской иконе Божией Матери текут две широкие маслянистые струи, Казанская икона замироточила к матушкиному возвращению; эта икона совсем недавно появилась в монастыре, и перед ней еще не было подсвечника, и даже лампадки тогда еще не было.

Горит моё сердце

Аккуратные деревянные лавки выгрузили возле церкви: «Это вам в подарок от отца Александра Казанцева!» — так они потом и прижились в монастыре, столько лет прошло. «Ну, значит, простил — можно звонить».

Отца Александра все знали, он обижался мгновенно и надолго, а потом вдруг так же мгновенно отходил и забывал обиду навсегда. Тогда он на нас обиделся за подрясник. Шить в монастыре было решительно некому, в обители еще почти не было сестер, и мы предложили ему оплатить работу знакомой епархиальной швеи. Он разобиделся и ушел: «Я этого не понимаю». А теперь можно было уже ему звонить. Он служил тогда, кажется, в Вышнем Волочке, а потом вдруг как-то оказался монастырским священником в Бежецке у матушки Антонии.

Мы были знакомы с ним очень давно, еще в московские времена. Он тогда был Сан Санычем и работал сторожем в одной конторе с моей лучшей подругой Светланой, там он также мгновенно на все обижался, хлопал дверью и уходил, но она не обращала на это никакого внимания и, когда приближалось время ужина, звонила ему по внутреннему телефону:

— Сан Саныч! — тишина.

— Сан Саныч!

— А? — без всяких интонаций отзывался он, втайне надеясь на ужин.

— Приходи, Сан Саныч.

— А? Да? Ага. Сейчас приду.

Он приходил уже как ни в чем не бывало и садился пить чай. «Как ты ему только все это прощаешь?» — возмущались бабушки-сторожа. «Да разве можно на него обижаться? Я же его знаю».

Ночью у нее дома раздавался звонок. Часов в двенадцать. Это был Сан Саныч: «Как же я хочу Богу послужить! Горит мое сердце! Понимаешь? Горит мое сердце!» Так они на работе за чаем и беседовали в огромном, пустом по ночам стеклянном здании института на улице Радио.

Сан Саныч когда-то был директором комиссионного магазина, потом стал верующим и ушел в сторожа. Жена не выдержала ничего этого и уехала от него навсегда.

Прошло несколько лет, и мы узнали, что его рукоположили в Тверской епархии, а вскоре и мы там тоже оказались — открылись наши монастыри.

Матушка Антония заболела, ее парализовало, перед смертью ее постригли в схиму с именем Амвросия, и она умерла 22 декабря, на «Нечаянную Радость», мы похоронили ее, а на 40-й день собрались в Бежецке почтить ее память. Отслужили Литургию, панихиду, закончилась поминальная трапеза, почти все уже разъехались по домам, а мы все сидели с Сан Санычем — отцом Александром в маленькой комнатке на первом этаже старого монастырского корпуса, вспоминали нашу московскую молодость, и тут раздался звонок архиерея: «Я еду в Бежецк из Красного Холма, если кто остался, дождитесь меня». Делать было нечего, мы остались ждать Владыку.