Дарвиновская революция

Сердцем гершелевской философии науки можно считать доктрину истинных причин (doctrina de verae causae); именно благодаря ей, по мнению Гершеля, мы можем начать раскрывать центральную, хотя и достаточно проблематичную идею «причинности». Гершель постулировал два основных вида законов. С одной стороны, мы имеем простые эмпирические законы – законы, связывающие между собой явления и указывающие на регулярность и систематичность их проявления, не раскрывая при этом причин, почему они происходят. Парадигмами этого класса служат законы Кеплера, которые подтверждают регулярность тех или иных явлений в обращении планет, при этом не объясняя, почему, откуда и за счет чего возникает такая регулярность. Но целью ученого должны стать поиск и объяснение причин такой эмпирической регулярности, а это невозможно без знания высших законов – законов, раскрывающих причины явлений. К сожалению, Гершель был не совсем точен в определении такого понятия, как причина, и того, что он под ней понимал, но если говорить по сути, то он, видимо, подразумевал идею наличия какого-то одного явления (причины), которое тем или иным образом ведет к проявлению или «сотворению» другого явления (следствия). Возможно, все это отдает антропоморфизмом, но в основе своей представления Гершеля о причине были именно антропоморфными. С точки зрения Гершеля высшая форма причины – это сила; он и в самом деле полагал, что всякую причину так или иначе можно свести к силе (Гершель, 1831, с. 88). Более того, Гершель подозревал, что всякая сила – это прежде всего сила воли (Гершель, 1833а, с. 233), если и не человеческая, то уж, предположительно, Божья.

Как бы ни был неточен Гершель в своих определениях, он, однако, считал ссылку на причины сутью своей доктрины. Более того, он полагал, что необходимо по возможности ссылаться на причины определенного рода – на истинные причины (verae causae). Но как увериться в том, что мы имеем дело с verae causae? Ответ прост. Мы можем и должны прибегать к сравнениям, почерпнутым из собственного опыта: «Если при сравнении двух явлений они оказываются поразительно близки между собой, и в то же самое время причина одного из них вполне очевидна, то вряд ли представляется возможным отрицать действие аналогичной причины в другом явлении, хотя сама по себе она и не очевидна» (Гершель, 1831, с. 149).

Мы можем дать еще более ясное представление о том значении, которое имела для Гершеля доктрина verae causае, поставив на другую чашу весов его полную противоположность – Уэвелла. Уэвелл, как хорошо известно, представлял собой некую аномалию: он был рационалистом или, если говорить точнее, британским кантианцем (Баттс, 1965), утверждавшим, что в науке можно многого достичь путем логических умозаключений, то есть посредством мышления, а не приобретенного жизненного опыта. По этому пункту Уэвелл расходился с большинством своих собратьев, включая и Гершеля, хотя по многим важным аспектам науки и самой ее природы его взгляды были близки взглядам Гершеля. Как и Гершель, Уэвелл считал – совершенно в духе Платона – ньютоновскую астрономию идеалом науки; как и Гершель, он поддерживал бэконовско-ньютоновский гипотетико-дедуктивный тезис; и, как Гершель, он ратовал за различие между эмпирическими и каузальными (причинными) законами. Уэвелл говорил о «формальной» и «физической» науке и о «феноменальном» и «причинном» аспектах теорий.