Итак, консерваторы ступали по очень тонкой черте, и они это знали. С одной стороны, они не возражали против открытий современной науки и стремились их учитывать, а с другой стороны, они понимали, что признание катастрофизма (в том виде, как он существовал в 1830 году) вело к необходимости отодвинуть возраст Земли на многие тысячелетия или даже миллионы лет, как и к необходимости признать существование великого множества некогда живших, а ныне вымерших животных. Но они были верующими христианами, и их вера зиждилась на Библии, а Библия говорит, что мир был сотворен за шесть дней, каковой факт в то время понимался и трактовался таким образом, что мир возник несколько (точнее, шесть) тысячелетий тому назад. Даже если бы они были настолько лицемерны (каковую мысль я при всем желании допустить не могу), что, живя за счет церкви, они позволяли бы себе вольно трактовать ее центральную доктрину, сторожевые псы веры (а их в любой век было немало) всегда были начеку, готовые в любой момент поднять вой неодобрения при малейшем намеке на ересь. Поэтому консерваторы шли на внутренний компромисс, допуская, чтобы всеми вопросами, связанными с появлением человека на Земле, заведовала наука, а всеми вопросами, связанными с его жизнью и существованием после появления, – Библия. Так, Уэвелл, например, утверждал (1831
Но хотя не следует, разумеется, полагаться на то, что возраст Земли насчитывает всего лишь шесть тысяч лет, даже несмотря на то, что этот временной промежуток кажется вполне подходящим с точки зрения развития человечества (Седжвик, например, искренне в это верил; см. Лайель, 1881, 2:37), оставалась все же мучительная проблема: как объяснить первые главы Книги Бытия. Объявить их лживыми или неверными было невозможно. Одни полагали, что эти шесть «дней» соответствуют шести длительным периодам времени – эпохам. Другие же, включая и Баклэнда (1820; см. также Миллхаузер, 1954), вслед за шотландским богословом Томасом Чалмерсом полагали, что «начало» Книги Бытия – это не что иное, как вступление, и что между ним и шестью днями творения имеется пробел, не заполненный фактическими событиями. Иначе говоря, этот пробел вмещает в себя массу времени и все геологические циклы.
Нельзя сказать, что в отношении связи между наукой и религией консерваторы занимали исключительно оборонительную позицию. Отнюдь нет. Как я уже говорил в самом начале этой главы, некоторых катастрофистов весьма привлекала геологическая доктрина, и привлекала именно потому, что она, по их мнению, не противоречила Библии и, более того, оказывала ей независимую поддержку. В начале 1820-х годов некоторые из них, в частности Баклэнд (1823), искренне считали, что существуют вполне определенные геологические свидетельства случившегося относительно недавно масштабного потопа, которые, безусловно, подтверждают историю о Ноевом ковчеге и делают легитимным изучение геологии. Но, хотя к 1830 году выяснилось, что таких свидетельств нет, это не повиляло на общественное мнение, продолжавшее считать, что пусть Библия – и не научная книга, но одна из древнейших летописей истории человечества (Уэвелл, 1837, 3:602), и на этом основании допускается возможность обнаружения свидетельств о потопе, хотя бы даже и локальном (Седжвик, 1831, с. 314). И все же это не доказывает, что консерваторы (те, кто принял эту концепцию) совершили прорыв и использовали прогрессивную последовательность палеонтологической летописи – рыбы, пресмыкающиеся, млекопитающие, человек – как подтверждение правомерности библейской истории о сотворении мира. Они лишь не опровергали того факта, что человек был создан последним, и создан, видимо, недавно (Боулер, 197