Третий момент, связанный с доводом из арсенала высшего замысла, касается человека. Приверженцы богооткровенной теологии автоматически признавали, что человек – это нечто особенное. Но если подходить к этому доводу исключительно с точки зрения разума и чувств (с точки зрения естественной теологии), то поневоле закрадывается мысль, что он был нарочно выдуман для подтверждения исключительности человека. Хотя Лайель, как известно, считал, что физически человек находится на одном уровне с другими животными, он, тем не менее, полагал, что в моральном отношении человек являет собой нечто особенное. При всем при этом как бы походя признавалось (без особого акцента на эту странность), что, будучи существом моральным и интеллектуальным, человек более чем жесток. На основании этого представлялось очевидным, что человек был объектом, пользовавшимся особым вниманием и благосклонностью Бога. Но из этого неминуемо следует довольно неприятный вопрос: как быть с выживанием и воспроизводством низших организмов? Действуют ли они независимо и сами по себе или все-таки служат благу человека? Единого ответа на этот вопрос не существует, хотя никто не сомневался, что главная и первоочередная забота Бога – именно человек. При этом, однако, после знакомства с трудами большинства английских авторов складывается вполне определенное впечатление, что Господь, будучи Сам англичанином, задумал мир исключительно на благо англичан. И требуется немало рассудочной схоластики, чтобы подыскать Богу оправдание, почему Он не создал все расы равно любимыми. Подобные рассуждения были довольно типичными для Баклэнда, который выказал неимоверную изобретательность, доказывая, что Бог, создавая угольные пласты и железорудные отложения и помещая их в столь удобных для добычи местах, думал о людях и, в частности, о британцах (Баклэнд, 1820, с. 11; 1836, 1:63–67). (Очевидно, что ни сам Баклэнд, ни выдуманный им Бог никогда не работали в копях, как не работали и их дети тоже.) В то же время Баклэнд (1836, 1:99) исподволь готовил читателя к заключению, что иногда животные появляются и существуют ради собственного удовольствия.
И наконец, хотя ученые-священники из нашего круга публично отстаивали этот довод из арсенала божественного замысла (чему не стоит удивляться, поскольку, утверждая, что именно наука раскрывает этот замысел, они оправдывали свое собственное существование), каждый в меру своих сил прилагал усилия к тому, чтобы увидеть, что мир есть плод Божьего замысла. Понятно, например, что главный довод, приводимый им в подтверждение его картины мира с ее тезисом о неизменяемости геологических процессов, Лайель видел именно в том, что она наилучшим образом гармонирует с мудростью Бога, Который однажды привел в действие Свое творение, так что оно, подобно вечному двигателю, идет своим чередом, вследствие чего у Него нет особой необходимости вмешиваться в этот процесс (Лайель, 1881, 1:382). В следующей главе мы рассмотрим этот предмет более подробно. Конечно же, все видели свидетельства божественного замысла по-разному и с разных сторон. Седжвик, например, видел их в той прогрессивной последовательности, в какой Бог создавал организмы, приведшие к появлению человека (1831, с. 305, 315–316). Для Лайеля же, наоборот, таким свидетельством было отсутствие прогрессии. Так или иначе, но все члены нашего научного сообщества были телеологами.
Давайте теперь перейдем к религиозным убеждениям Чарльза Дарвина – момент для этого наиболее подходящий. Чисто внешне в 1830-е годы Дарвин ничем особым не выделялся из толпы прочих либералов, таких, как Лайель и Гершель, хотя внутренне он придерживался совершенно иных убеждений. Но обсуждение происхождения и природы этих убеждений мы отложим до того времени, когда их суть и смысл станут предметом широкого обсуждения общественностью.
Впрочем, о среде и окружении сказано более чем достаточно. Поэтому давайте не мешкая перейдем к самому животрепещущему научному вопросу того времени – проблеме происхождения органической материи.
Величайшая из тайн