Тем не менее остается неясным, насколько значимым он был для Уэвелла и какую роль играл в его оппозиции эволюционизму. Эклектическая философия Уэвелла была не просто претенциозной, а противоречивой и непоследовательной: иногда он давал понять, что органические объекты действительно подразделяются на отдельные виды, как это было свойственно платоникам (1860, с. 367), а иногда утверждал, причем в манере, совершенно не свойственной платоникам, что таксономические группы, такие, например, как виды, очень «расплывчаты» и не имеют четких границ (1840, 2:514–520). Поскольку у нас нет надежды размежевать или установить границы классов с учетом условий, необходимых для принадлежности к ним, нам придется довольствоваться более размытыми критериями – например, набором характеристик, определенное количество которых позволяет установить принадлежность к классу, хотя ни одна из них не является необходимой. Но подобная философия классификации – не помеха для эволюционизма. Вероятно, будет лучше всего сказать о Уэвелле, что по многим причинам, которые мы обсудим в последней главе, он был противником эволюционизма. Заняв такую позицию, он, разумеется, не имел оснований возражать против платонизма, хотя – подчеркиваю еще раз – вовсе не платонизм сам по себе привел его к позиции противодействия эволюционизму.
И наконец, стоит заметить, что Уэвелл все же заплатил определенную цену за то, что согласился с гомологической теорией Оуэна. В 1830-х годах он заявлял, что как ученый он вынужден признать, что именно чудеса стоят у истоков происхождения органики; действительно, на тот момент чудеса представлялись ему некоей реалией, которая не только не имела никакой связи с естественными причинами и ими не обуславливалась, но и в некотором смысле стояла вообще вне всяких законов, включая и феноменальные законы. Но в середине 1840-х годов его взгляды претерпели изменения, что было обусловлено его принятием теории архетипов. В ответе Чемберсу Уэвелл писал, что даже те, кто не признает трансмутацию видов, не может на этом основании отрицать наличие сходств между организмами («специальная гомология» Оуэна), «ни сомневаться в том, что это зрелище аналогий и сходств подразумевает существование (в уме Создателя) законов, посредством которых Он осуществляет процесс Творения» (Уэвелл, 1846, с. 13). Но, добавляет Уэвелл, ученые вроде него не могут следовать за автором «от сходства к последовательности, а от последовательности – к причинности. Они не рискнут сказать, что животные на Земле следуют одно за другим в порядке их анатомического сходства и что их анатомические различия вырастают одно из другого, следуя всеобщему закону» (1846, с. 13).
Уэвелл не хотел отметать что-либо на причинно-следственном уровне, и даже на феноменальном уровне он не желал связывать себя какими-либо последовательными законами. При этом, видимо, он все же допускал, что природные феноменальные законы в каком-то смысле ответственны за происхождение органики. Признаком такого феноменального закона является то, что он различим и распознаваем; но, в конце концов, Уэвелл никогда не отрицал и того, что Бог мог сотворить мир и с помощью законов, совершенно нам недоступных. Как и Оуэн, Уэвелл теперь тоже допускал, что мы способны различить тот постоянный план, руководствуясь которым Бог творит организмы, и что, следовательно (как это признавал и Оуэн), происхождение органики тем или иным образом подчиняется природным законам.
Таким образом, в 1840-е годы, как мы видим, Уэвелл несколько смягчает свою позицию. Хотя естественные причины и последовательные феноменальные законы в целом по-прежнему никак не связаны с происхождением органики, однако кое-какие феноменальные законы здесь все же приложимы. Но если Уэвелл и делает это послабление, то явно не с намерением привязать происхождение органики к естественному миру природы и избавить его от морока чудес. Ничуть. Все, чего он хотел, – учесть все аспекты теории Оуэна и с их помощью объяснить (специальные) гомологии, один из самых каверзных феноменов, стоявших на пути к признанию адаптаций и конечных причин. Но, каковы бы ни были мотивы, которыми руководствовался Уэвелл, в своем ответе Чемберсу он не позволил себе и намека на то, что какие-либо природные законы имеют хоть какое-то отношение к проблеме происхождения органических форм. Хотя Уэвелл и ступил на путь Чемберса, он все же не ушел по этому пути так далеко, как Оуэн, желавший отыскать естественные причины возникновения организмов, поэтому простительно, если кто-то из критиков сочтет, что уступка, которую сделал Уэвелл, была скромным, но многообещающим началом.