Давай любить друг друга

Мне не приходится повторять дважды. Он устремляет измученный взгляд прямо мне в глаза, а затем раздвигает мне ноги и закидывает одну себе на плечо. Одной рукой я касаюсь его бедра, другой – щеки. Я хочу, чтобы он увидел, что я люблю его. Хочу, чтобы он это почувствовал.

Наконец он резко входит в меня. Без прелюдий, одним глубоким продуманным толчком, который вызывает у меня стон. Не убирая рук от его лица, я кривлюсь от смешавшихся боли и удовольствия. Мне одновременно и больно, и приятно. Лоан целует мою ладонь, выходя из меня, и снова входит еще глубже. Его мышцы напрягаются, ягодицы сжимаются. Он изумителен! Красивее чем когда-либо. Лоан проникает все глубже и глубже, все сильнее и сильнее, так, что я не могу сдержать криков удовольствия.

С каждой секундой я все больше разгораюсь, позволяя ему овладевать мной на кровати, где мы столько раз спали в объятиях друг друга.

– Мое сердце сейчас взорвется… – шепчу я, задыхаясь.

Оба наших тела, оба сердца и обе души связаны одной болью. Его естество без устали движется во мне до тех пор, пока я не чувствую, как сжимаюсь вокруг него. Его пальцы впиваются в мою плоть, глаза застилают слезы, а ноги сильно трясутся. Я судорожно хватаю его за шею и обнимаю, и мы сгораем в пламенном оргазме, утопая в связывающих нас слезах – его и моих. Лоан замирает во мне, позволяя наслаждению наполнить его тело, и я выдыхаю тихое «Я люблю тебя» ему на ухо. Это случайно вырвавшееся признание он, наверно, и не услышал.

Но едва исчезает наслаждение, возвращается скорбь. Лоан наваливается на меня, держа за талию и прижимаясь лбом к моему плечу. Я знаю, что он плачет. Я слышу его и нежно глажу его по волосам и тоже плачу. В тишине.

Мы долгое время не двигаемся с места, переплетенные друг с другом, и оплакиваем потерю нашего общего друга. И ночную тишину нарушает лишь душераздирающее и непрерывное «Прости» моего лучшего друга.

33. Наши дни Лоан

Впервые у меня умер кто-то из близких. Впервые крошечная частичка меня исчезла навсегда. Частичка, связанная с одним из моих лучших друзей, частичка, которой я позволил себе с кем-то поделиться, пусть и понимал, что однажды мне это больно аукнется. Я любил Итана. Я уважал его. Надеюсь, он это знал.

Этим утром я одеваюсь напротив зеркала и задаю один и тот же вопрос, который не дает мне спать вот уже почти четыре дня: зачем открываться людям, если в конце концов они тебя уничтожат?

«Потому что это того стоит», – шепчет мне мое сердце.

Словно потеряв чувство реальности, я молча смотрю на свое отражение. Я хреново выгляжу. Фиолетовые следы моих бессонных ночей под глазами говорят сами за себя. Я в третий раз пытаюсь завязать галстук, но в отчаянии сдаюсь.

– Хочешь, помогу?

Я не оборачиваюсь к открывшейся без моего ведома двери. Я и так узнал мрачный голос Зои. Она оказывается передо мной и заслоняет собой мое отражение быстрее, чем я успеваю ответить. Я не мешаю ей тщательно завязывать мне галстук. У нее грустное выражение лица. Я никогда не видел ее настолько разбитой. И это лишь в очередной раз напоминает мне, почему в такой солнечный день мы все одеты в черное.

Черт возьми!

Я боюсь, что не выдержу. Прошло четыре дня с тех пор, как Итана не стало. И с тех пор я живу в священной тишине. Тяжелее всего было рассказать остальным, прежде всего Джейсону и Зои. Виолетта позвонила им около часа ночи и сообщила трагическую новость. Я был не в состоянии сделать этого сам.

Что до родителей Итана и Офелии, то с ними связывались из части. Я стараюсь не думать о том, как они отреагировали. Если честно, я до сих пор разбираюсь с тем, как отреагировал сам. А это не всегда легко.

– Спасибо, – бормочу я Зои, и она понимающе кивает.

– Мы готовы.

Она берет меня за плечо, и мы выходим к остальным в гостиную. Я замечаю на себе взгляд Виолетты, но игнорирую его. На данный момент мне не хватает сил встретиться лицом к лицу с событием «Виолетта», как бы красива она ни была в своем темном платье. Потому что каждый раз, когда наши глаза случайно встречаются, я вспоминаю о той ночи. И только Бог знает, как я стараюсь ее забыть. Только сегодня я начал привыкать, и то с трудом.

Внутри я мертв, но я выжил, потому что этому нас здесь и учат – выживать. Мы с Итаном знали, на что идем. И мы не сильно боялись смерти. Немного опасались ее, но не более. Нас к этому готовили.

– Нам к которому часу? – спрашивает Джейсон.

Зои отвечает ему, когда мы садимся в машину. Я сажусь на заднее сиденье, рядом с Виолеттой. Атмосфера максимально тяжелая. Мы все молчим. Вдруг я чувствую прикосновение холодной кожи моей лучшей подруги. Ее тонкие пальцы успокаивающе сплетаются с моими на моем бедре. Пару секунд я колеблюсь, но все же сжимаю их в ответ так сильно, как только могу.