Давай убьём друг друга

Сначала в глазах Оскара мелькнуло удивление. А потом улыбка пропала, лицо стало жестким и злым.

— Хочешь сказать, я помешал? — и голос тоже вмиг стал холодным и издевательским. — Я все не так понял? Ты пришла к нему по доброй воле?

— Отпусти меня, — я тоже разозлилась.

Какое право он имеет отчитывать меня? Как смеет ревновать?

Попыталась оттолкнуть его — но лишь напомнила сама себе изо всех сил выдирающегося из человеческих рук котенка. Оскар и бровью не повел. Тем не менее, оставшиеся до машины несколько метров мы преодолели в молчании.

Как оказалось, Оскар ездил на внедорожнике «Порше Кайен», массивном, черном и блестящем, как вакса. Я немного удивилась: скорее ожидала увидеть что-то вроде гоночного болида с низкой посадкой.

Усадив меня на переднее сиденье — меня передернуло, когда я вспомнила, как точь-в-точь так же несколькими часами ранее это сделал Герхард, — Оскар сел за руль. Закрыл двери, включил мотор — но вместо того чтобы тронуть, вдруг с силой ударил обеими руками по рулю.

Я вздрогнула и невольно подобралась. Что с ним такое?

Оскар повернулся ко мне всем телом. Чуть наклонился, и салон мгновенно показался тесноватым.

— Мне показалось, или ты кричала? Звала на помощь? — Оскар посмотрел так напряженно, словно от ответа на этот вопрос зависела как минимум чья-то жизнь.

Я пожала плечами, стараясь выглядеть независимо.

— Я не знала, что это ты.

— Но кричала… — Оскар выдохнул и сказал уже тоном спокойнее. — Как ты там очутилась вообще?

— Он меня чем-то опоил. В кафе. Снотворное или что-то вроде.

Оскар процедил сквозь зубы ругательство. Кажется, угрожал оторвать Герхарду ноги. Потом осторожно протянул руку к моему лицу.

Я дернулась в сторону. Оскар не стал настаивать, убрал руку. В его глазах появилось беспокойство или даже опаска, как будто он смотрел на смертельно больного человека. Побарабанил пальцами по рулю, прежде чем спросить:

— Ты… в порядке? Он что-нибудь тебе сделал?

— Какая тебе разница?

Почему-то меня ужасно разозлил этот вопрос. Господин Штольц беспокоится, как бы его имущество не повредили? Как бы кто-нибудь не заделал ребеночка его священной коровке?

— Какая мне разница? — переспросил он медленно и гневно. — Мою жену похищают, поят какой-то наркотой, увозят к себе, приковывают к кровати, и ты спрашиваешь, какая мне разница?

— Фиктивную жену, — напомнила я ему. — Жену до первого ребенка, которого ты, кстати, не торопишься сделать! И когда же ты собирался сказать мне, почему предохраняешься? Когда Илана родит?

* * *

Оскар хмурился, лежащие на руле руки сжимались. Но услышав имя моей сестры, он посмотрел на меня с непониманием.

— Плана? Это еще кто?

— Не притворяйся! Я видела фотки! — крик вырвался сам. Точнее, боль вырвалась через крик, все то, что я испытывала, но гордость не позволяла сказать ему прямо: горечь предательства, непонимание, ощущение, что все вокруг оказалось эфемерной пеной на волнах.

Мне казалось, что у меня внезапно отобрали что-то очень ценное, и я больше никогда не получу это назад, а то место, где оно хранилось, теперь саднило, как натертое солью.

— Какие еще, мать твою, фотки? — Оскар тоже немного повысил голос. В звенящих нотах чувствовалось напряжение. — О чем ты вообще? Объясни толком.

Я молча смотрела на него. Господи, чему верить, кому верить? И могу ли я вообще позволить себе эту роскошь — верить?

— Где ты пропадал неделю после свадьбы?

— При чем тут, — начал было он, но увидел выражение моего лица и буркнул: — Работал. И что?

— И ни разу не встречался с Иланой?

— Сколько раз я должен повторять, что знать не знаю никакую Плану?

Я ужасно хотела ему поверить. Но что если он всего лишь пытается усыпить мою бдительность, пока по мою душу снова не нагрянет убийца?

Хотя нет, он же приехал за мной к Герхарду. Хотя ведь да, Герхард его конкурент, неудивительно, что приехал.

От тысячи возможных толкований голова шла кругом.

— Отвези меня домой, — я отвернулась к окну. В зеркальном от вечерней тьмы отражении увидела, как Оскар зло стиснул челюсти. Но ничего не сказал, взялся за рычаг и переключил скорость. Машина мягко тронулась с места.

Но не успели мы доехать до знакомых улиц, как Оскар притормозил у какого-то придорожного кафе и молча вышел. Обогнул машину, и его крупная фигура скрылась за прозрачной дверью забегаловки.

Стыдно признаться, но я испугалась. Я вообще начинала бояться малейшей тени, мне казалось, что в каждом кусте, на каждом балконе притаился снайпер. Чтобы затруднить им задачу попасть в меня, я сползла вниз по сиденью и съежилась в комочек, подозрительно зыркая по сторонам.

Вспомнила о телефоне в сумочке — она тоже обнаружилась в квартире Герхарда,

— но едва успела вытащить и ужаснуться количеству пропущенных: отец, Валентин Петрович, мать, Оскар — как в окошко чем-то постучали.

Накрутив себя, я чуть не взвизгнула. Потом увидела хмурое лицо Оскара и пластиковую бутылку воды, которой он и постукивал по стеклу. В другой руке у него были зажаты два картонных стакана — таких, в которых дают горячие напитки с собой на вынос.

Я открыла дверь. В сухом морозном воздухе слабо запахло кофе.