Давайте все убьем Констанцию

– Видели когда-нибудь тюленей у ее дома? Скользкие, как масло, проворные, как ртуть, бьют в цель, как молния. Первое место в лос-анджелесском марафоне можно отдать еще до старта. На трех киностудиях возглавляет совет директоров, а закончит Вампирой[94], мадам Дефарж[95] или Долли Мэдисон. Вот!

– Спасибо. – Я просмотрел список, в котором уместился бы двойной состав узников Бастилии.

– А теперь, простите, Мата Хари[96] должна преобразиться!

Вжик! Он взмахнул полой кимоно.

Вжик! Я схватил Генри за руку, и мы скатились по лестнице.

– Эй! – услышали мы на улице. – Погодите!

Я обернулся и поднял глаза. Вверху, опираясь на оконный переплет, вовсю улыбалась Джин Харлоу – Дитрих – Кольбер; не хватало только фон Штрогейма, чтобы запечатлеть ее крупным планом.

– Я не один свихнутый, второй еще почище будет. Шустро!

– Альберто Шустро! Он жив?

– Раз в неделю ночной клуб, потом в больницу на поправку. Зашьют – и прощальный тур повторяется по новой. Чертов дурень, на десятом десятке; рассказывал, будто встретил Констанцию – враки! – на Шестьдесят шестом шоссе, когда ему было – бог мой – сорок или пятьдесят. Ехал с Запада на Восток или обратно и подобрал парнишку с подозрительными бугорками на груди. Сделал из нее звезду, пока у самого номер выдыхался. Устроил у себя в гостиной театр для избранного круга. Приглашает народ вечером в пятницу посмотреть, как будет заколот Цезарь, Антоний бросится на меч, умрет от укуса змеи Клеопатра. – Из окна слетел листок бумаги. – Вот! И кое-что еще!

– Что?

– Конни, Хелен, Аннетт, Роберта. Констанция не явилась на очередной урок преображения! На прошлой неделе. Должна была вернуться, но не вернулась.

– Не понял, – крикнул я.

– Я учил ее всяким вещам: темней-светлей, громче-тише, вовсю-легонько; что-то вроде новой роли, к которой она готовилась. Собиралась вернуться, чтобы подучиться еще. Желала стать другим человеком. Может, какой была прежде. Но я не знал, как ей помочь. Господи Иисусе, лицедейство затягивает, так ведь? У. К. Филдсу пришлось учиться, чтобы сыграть в водевиле У. К. Филдса. Он тоже попал в эту ловушку. И вот приходит Констанция: «Помоги мне заново найти себя». Я отвечаю: «Констанция, ума не приложу, как тебе помочь. Хочешь обрасти новой кожей – ступай к священнику».

В голове у меня бухнул колокол. Священник.

– Ну вот и все, – заключила Джин Харлоу. – Ума не прибавил, но позабавил? Чао. – Брэдфорд скрылся.

– Шустро, – взволнованно повторил я. – Зовем Крамли.

– Что за горячка? – удивился Генри.

– Да нет же, Альберто Шустро, кролик из пустой шляпы, призрак отца Гамлета.

– Ах, он.

Глава 35

Мы высадили Генри на Сентрал-авеню, у родственников (приятных людей с тихими голосами), а потом Крамли доставил меня к дому Альберто Шустро, первого «учителя» Раттиган, девяносто девяти лет.

– «Первый», – фыркнул Крамли. – Эксперт-бертильонажист, снимал с нее отпечатки пальцев от головы до пят[97].

В водевилях он приобрел известность под именем мистер Метафора; играл все роли в «Лавке древностей» и шайку Фейджина в «Оливере Твисте», всю до последнего участника, под мольбы зрителей о пощаде. Он был мрачнее Марли, бледнее По.

Критики кричали: когда у Шустро Тоска бросается в пропасть[98], он закатывает такие реквиемы, что волны скорби вздымаются до небес.

Все это Метафора-Шустро радостно и пространно мне поведал, пока я сидел в его небольшой, превращенной в театральный зальчик гостиной. Прежде чем угостить меня Лючией, вновь тронувшейся умом[99], он предложил мне пачку бумажных носовых платков, от которых я отказался.

– Стоп, – вскричал я наконец. – Что насчет Констанции?

– Был с ней едва знаком, – отозвался он, – но хорошо знал ее Кэти Келли; двадцать шестой год, мое первое Пигмалионово дитя!

– Пигмалионово? – пробормотал я. Фрагменты начали складываться.

– Помните Молли Каллахан, двадцать седьмой год?

– Слабо.

– А Полли Риордан, двадцать шестой?

– Вроде помню.

– Кэти была Алисой в Стране чудес, Молли была Молли в «Безумной Молли О’Дэй». Полли была «Полли из цирка», год тот же. Кэти, Молли, Полли – все они Констанция. Водоворот: втянет человека без имени, выкинет знаменитость. Я научил ее кричать: «Я Полли!» Продюсеры вторили: «Да-да, ты Полли!» Фильм сняли за шесть дней. Потом я ее разукрасил заново, чтоб взяла за глотку Льва Лео. «Я Милашка Кэти Келли». «Да-да!» – завопил лайоновский львиный прайд. Второй ее фильм сбацали за четыре дня. Келли исчезает, появляется Молли – карабкается на радиобашню «РКО». Молли, Полли, Долли, Салли, Герти, Конни… и Констанция резвятся на студийных лужайках!

– И никто-никто не догадался, что Констанция за год играла не одну роль, а несколько?

– Я и только я, Альберто Шустро, дал ей в руки славу, богатство и любовь зрителей! Золотого порося в масле! Никто и подумать не мог, разглядывая имена на маркизах кинотеатров на Голливудском бульваре, что иные из них придумала Констанция или откуда-то позаимствовала. Какую только обувь не таскала она во дворик Граумана на своей миниатюрной ножке – размера, наверное, четыре!