Давайте все убьем Констанцию

– В самое яблочко! – согласился Фриц. – Пойдем, – добавил он. – Это не аппаратная, а покойницкая.

– И всегда была, – кивнул я.

Я позвонил Генри и сказал, чтобы он взял такси и ехал к Грауману. Духом.

Глава 38

Слепец Генри ждал нас в проходе, который вел вниз к оркестровой яме и дальше, к раздевалкам, спрятанным в подвальном этаже.

– Не говори, – предупредил Генри.

– О чем, Генри?

– О фотографиях наверху, в аппаратной кабине. Капут? Жаргон Фрица Вонга.

– И тебя туда же, – отозвался Фриц.

– Генри, как ты догадался?

– Я знал. – Генри направил невидящий взгляд на оркестровую яму. – Посетил только что зеркала. Трость мне не нужна, а фонарь и подавно. Просто протянул руку и потрогал стекло. И понял, что фото наверху не должны были сохраниться. Общупал сорок футов стекла. Ничего. Все подчищено. Так что… – Он вновь перевел глаза на невидимые задние кресла. – Наверху. Все исчезло. Верно?

– Верно, – ответил я удивленно.

– Я вам кое-что покажу. – Генри обернулся к оркестровой яме.

– Погоди, у меня есть фонарик.

– Когда ты наконец усвоишь? – фыркнул Генри и одним бесшумным движением ступил в яму.

Я последовал за ним. Фриц глазел на шествие.

– Ну, – произнес я, – чего ты ждешь?

Фриц двинулся с места.

Глава 39

– Вот. – Генри уставил нос в длинный ряд зеркал. – Что я говорил?

Я двинулся вдоль стеклянного ряда, касаясь поверхности сперва лучом фонарика, а потом пальцами.

– Ну? – нетерпеливо рявкнул Фриц.

– Фамилии были и сплыли, так же как фотографии.

– Я говорил.

– Почему слепые никогда не молчат? – произнес Фриц.

– Нужно чем-то заполнять время. Перечислить имена?

Я по памяти прочел список.

– Забыл Кармен Карлотту, – поправил меня Генри.

– А, да. Карлотта.

Фриц поднял взгляд.

– И тот, кто украл фотографии из аппаратной…

– Он же подчистил зеркала.

– Так что всех этих дам как бы и не существовало, – проговорил Генри.

Он наклонился и в последний раз прошелся кончиками пальцев по стеклу – там, сям и пониже.

– Ага. Пусто. Черт. Надписи затвердели. Враз не отчистишь. Кто это?

– Генриетта, Мейбл, Глория, Лидия, Элис…

– Все они спустились вниз очищать зеркала?

– И да и нет. Мы уже говорили, Генри, что все эти женщины приходили и уходили, рождались и умирали и писали свои имена, как на мемориальной табличке.

– Ну?

– И надписи были сделаны в разное время. И вот начиная с двадцатых годов эти женщины, дамы и прочие, спускались сюда на погребальную церемонию, собственные похороны. Когда они смотрелись в первое свое зеркало, на них смотрело одно лицо, когда переходили к следующему – лицо менялось.

– Это твои домыслы.

– Итак, Генри, здесь, перед нами, большой парад похорон, рождений и погребений, и на все хватило одной пары рук и одной лопаты.

– Но почерк, – Генри потянулся к пустоте, – почерк был разный.

– Люди меняются. Она не могла остановить выбор на одной жизни, на одном способе жить. И вот, стоя перед зеркалом, она стирала помаду и рисовала другие губы, смывала брови и рисовала другие, лучше, увеличивала глаза, поднимала границу волос, опускала поля шляпы наподобие абажура, или снимала и отбрасывала шляпу, или скидывала одежду и оставалась нагишом.

– Нагишом. – Генри улыбнулся. – Дошел до сути.

– Молчи, – сказал я.

– Работка, – продолжал Генри. – Царапать надписи на зеркалах, глядя, как ты изменилась.

– Не каждый же день. Раз в год, может в два года, покажется со ртом поменьше или губами потоньше, понравится себе и на полгода или всего лишь на лето сделается новым человеком. Как так, Генри?

Одними губами Генри шепнул:

– Констанция. Конечно, – пробормотал он, – пахла она всегда по-разному. – Трогая зеркала, Генри двинулся дальше и добрался наконец до открытого люка. – Почти дошел, да?

– Остался один шаг, Генри.

Мы посмотрели вниз, на круглую дыру в цементе. Оттуда несся шум ветра, дувшего от Сан-Фернандо, Глендейла, бог знает откуда еще – от Фар-Рокуэя, быть может? Дождевой сток скользил там тонкой струйкой, едва охлаждая лодыжки.

– Тупик, – проговорил Генри. – Наверху ничего, и внизу тоже. Разгадка спрятана. Но куда?

Словно бы в ответ из темной дыры в холодном полу донесся жуткий крик. Мы подпрыгнули.

– Боже правый! – вскричал Фриц.

– Господи Иисусе!

– Боже всемогущий! – присоединился Генри. – Надеюсь, это не Молли, Долли, Холли?

Я повторил про себя эту молитву.

Фриц прочел мои слова по губам и выругался.

Крик повторился, уже дальше, вниз по течению. У меня из глаз брызнули слезы. Я подскочил к люку, собираясь свеситься с краю. Фриц схватил меня за локоть.

– Слышал? – крикнул я.

– Ничего не слышал!

– Кто-то кричал!

– Шум воды, вот и все.

– Фриц!

– Хочешь сказать, что я лжец?

– Фриц!

– По твоему тону выходит, что я лгу. Ничего подобного. Черт возьми, неужто ты собрался туда спуститься? Проклятье!

– Пусти!

– Если бы твоя жена была здесь, она бы нарочно тебя туда скинула, dummkopf!

Я глядел в открытый люк. Издалека донесся новый крик. Фриц выругался.

– Ты идешь со мной, – распорядился я.

– Нет, ты что.

– Боишься?