Читаем Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения полностью

Тем летом Бурлюк «писал этюды сада, степи, кукурузных полей, луж после проливных дождей», а Маруся, сидя под мольбертом, в тени холста, читала ему вслух «толстую книгу об искусстве» — так она будет делать ещё много лет. В свободное от живописи время Давид Бурлюк писал стихи, Николай Бурлюк писал тем летом роман, в котором «дамы путешествовали по степям в карете, ведя разговоры». Володя Бурлюк ухаживал за немецкой хуторянкой Эммой из Британов — туда, на берег Днепра, ездила вечерами купаться вся молодёжь, и Маруся оставалась дома одна с Давидом Фёдоровичем: «И дом, такой гулкий, шумный от многих голосов… прислушивался столетне к тяжёлым неверным шагам высокого старика с перекошенным лицом от вяло опустившейся в левой части рта губы».

Летом 1913-го Давид Бурлюк готовил к печати сразу три футуристических сборника: «Дохлая луна», «Затычка» и «Молоко кобылиц». Как раз во время появления на свет Додика «в Херсон получился из Каховки ящик с 500 экземплярами 1-й “Дохлой луны”. А когда Маруся ещё лежала после родов в постели, на её кровати сушились ручные офорты “Молока кобылиц”, к печатанию коего сборника только приступили. Начали печатать “Затычку”. Мной были приготовлены к печати и сданы в набор этой же осенью: Хлебников. Творения. I-й и II-й тома. Всё это печаталось в Херсоне», — вспоминал Бурлюк.

С датами выхода из печати этих сборников, которые были обозначены как сборники футуристов «Гилея», произошла путаница. «Затычка» со стихами Давида и Николая Бурлюков и Велимира Хлебникова, хоть и была отпечатана позже «Дохлой луны», раньше прошла цензуру и раньше поступила в продажу. Именно в «Затычке» Бурлюк стал шрифтом выделять в стихотворениях «лейт-слова» — и это станет началом «типографского» футуризма, который вскоре доведёт до совершенства Василий Каменский.

Сборник «Дохлая луна» был отпечатан в Каховке ещё в августе, но долго проходил цензуру — Бурлюк писал Матюшину, что его «рвут». Он был зарегистрирован «Книжной летописью» только 1–8 января 1914 года. При подготовке сборника Бурлюк писал Маяковскому: «Милый и славный Владимир Владимирович! По получении сего письма прошу — умоляю!!! Выслать — сей день же!!! Стихи Ваши… Уже всё готово для печати и только жду Ваших стихов. Садитесь, пожалуйста, если Вы сколько-нибудь помните о моём существовании и что осенью приеду в Москву — пишите-перепишите и, не откладывая, сей день отправляйте мне». Письмо в очень характерном для Бурлюка стиле! Спустя два года после знакомства они с Маяковским ещё на «вы».

В сборнике «единственных футуристов мира» были опубликованы стихотворения Лившица, Кручёных, Маяковского, самого Давида Бурлюка, стихи и проза Велимира Хлебникова и Николая Бурлюка. Открывала сборник теоретическая статья Бенедикта Лившица. Что касается «Молока кобылиц», то он и вовсе зарегистрирован в «Книжной летописи» в феврале 1914-го и включал в себя, помимо стихотворений Давида, Николая Бурлюков, Лившица и Хлебникова ещё стихи Василия Каменского и даже Игоря Северянина.

Лето 1913-го было последним, проведенным семьёй Бурлюков в Чернянке. После третьего удара Давид Фёдорович уже не смог работать. Марианна вспоминала, что управляющий имениями графа Мордвинова, Измаильский, выплатил ему 10 тысяч рублей отступных, что позволило вскоре купить усадьбу в подмосковном Михалёве. Кроме этого, детям Давида Фёдоровича несколько лет выплачивали стипендии — девушкам по 50 рублей в месяц, юношам по 40 рублей. Стипендию в течение года получал даже Давид.

Всю последующую жизнь Бурлюки и их друзья вспоминали Чернянку как райское место. Например, в 57-м номере «Color and Rhyme» опубликована его картина «Жизнь в Чернянке», написанная в 1960 (!) году.

В начале сентября Давид Бурлюк вернулся в Москву, чтобы вновь броситься в бой за новое искусство. Уже 6 сентября они с Малевичем отправили Михаилу Матюшину письмо, в котором упоминали о будущей постановке в Петербурге трагедии Владимира Маяковского. Столичная жизнь бурлила. 14 сентября Михаил Ларионов, Наталья Гончарова и поэт Константин Большаков впервые прогулялись по Кузнецкому мосту с раскрашенными лицами, а вскоре Ларионов и Илья Зданевич опубликовали манифест «Почему мы раскрашиваемся». Эту моду очень быстро подхватили не только многие другие российские футуристы — она стала популярной и в Париже.

Начиная с октября «Гилея» устроила в Москве несколько поэтических выступлений, открыв сезон 13 октября «Первым в России вечером речетворцев». В первом отделении анонсировался доклад Маяковского «Перчатка», во втором — Давида Бурлюка «Доители изнурённых жаб». Декорации были оформлены Давидом Бурлюком, Малевичем, Маяковским, Львом Жегиным и Василием Чекрыгиным. Однако Давид Бурлюк не смог присутствовать на вечере, и его доклад прочёл Николай. Алексей Кручёных выступил с докладом «Слово». На этом вечере случилось неожиданное — вместо привычного свиста и улюлюканья публика встретила выступления футуристов… аплодисментами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932
Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932

Сюрреалисты, поколение Великой войны, лелеяли безумную мечту «изменить жизнь» и преобразовать все вокруг. И пусть они не вполне достигли своей цели, их творчество и их опыт оказали огромное влияние на культуру XX века.Пьер Декс воссоздает героический период сюрреалистического движения: восторг первооткрывателей Рембо и Лотреамона, провокации дадаистов, исследование границ разумного.Подчеркивая роль женщин в жизни сюрреалистов и передавая всю сложность отношений представителей этого направления в искусстве с коммунистической партией, он выводит на поверхность скрытые причины и тайные мотивы конфликтов и кризисов, сотрясавших группу со времен ее основания в 1917 году и вплоть до 1932 года — года окончательного разрыва между двумя ее основателями, Андре Бретоном и Луи Арагоном.Пьер Декс, писатель, историк искусства и журналист, был другом Пикассо, Элюара и Тцары. Двадцать пять лет он сотрудничал с Арагоном, являясь главным редактором газеты «Летр франсез».

Пьер Декс

Искусство и Дизайн / Культурология / История / Прочее / Образование и наука
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности

История неофициального русского искусства последней четверти XX века, рассказанная очевидцем событий. Приехав с журналистским заданием на первый аукцион «Сотбис» в СССР в 1988 году, Эндрю Соломон, не зная ни русского языка, ни особенностей позднесоветской жизни, оказывается сначала в сквоте в Фурманном переулке, а затем в гуще художественной жизни двух столиц: нелегальные вернисажи в мастерских и на пустырях, запрещенные концерты групп «Среднерусская возвышенность» и «Кино», «поездки за город» Андрея Монастырского и первые выставки отечественных звезд арт-андеграунда на Западе, круг Ильи Кабакова и «Новые художники». Как добросовестный исследователь, Соломон пытается описать и объяснить зашифрованное для внешнего взгляда советское неофициальное искусство, попутно рассказывая увлекательную историю культурного взрыва эпохи перестройки и описывая людей, оказавшихся в его эпицентре.

Эндрю Соломон

Публицистика / Искусство и Дизайн / Прочее / Документальное