Читаем Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения полностью

<…> Мы и весной тринадцатого года не называли себя футуристами, напротив, — всячески открещивались от юрких молодых людей, приклеивших к себе этот ярлык: предисловие к “Садку Судей” говорило об этом достаточно красноречиво. Нам нравился территориальный термин “гилейцы”, не обязывавший нас ни к чему. Но Гуро и Матюшин, не вошедшие по случайным причинам в содружество, образованное нами в Таврической губернии, отказались проставить на своём издании слово “Гилея”: оно впервые появляется как групповое обозначение лишь на титульном листе третьего сборника “Союза Молодёжи”, общества петербургских художников, с которым мы заключили тесный блок».

Однако в сезоне 1913/14 года Бурлюк осознал, что раз уж всех новаторов стали называть футуристами, это движение лучше возглавить. Всю оставшуюся жизнь он будет гордо носить звание «отца российского футуризма».

«Футуризм не школа, это новое мироощущение, — писал он в своих «Фрагментах из воспоминаний футуриста». — Футуристы — новые люди. Если были чеховские — безвременцы, нытики-интеллигенты, — то пришли — бодрые, не унывающие… И новое поколение не могло почувствовать себя творцом, пока не отвергло, не насмеялось над поколением “учителей”, символистов».

В пропаганде новых идей важно было достучаться до как можно большей аудитории. Выставки с этой задачей не справлялись. Поэтому число диспутов, выступлений и новых сборников росло лавинообразно.

Диспуты и сборники

Выступление Волошина и Бурлюка на диспуте 12 февраля было воспринято многими как «издевательство» над признанным патриархом Репиным, хотя ничего издевательского ими сказано не было — более того, именно Репин сам был зачинщиком скандала. Всего через два года Давид Бурлюк с Василием Каменским побывают у Ильи Ефимовича в гостях, в его знаменитых «Пенатах», и Репин будет рад, что футуристы приехали к нему как «равные к равному». А в феврале 1913-го газеты печатали гневные письма с выражением негодования поступком Волошина и Бурлюка, призывом к бойкоту «бубновых валетов»; футуристам ясно дали понять, что они находятся в положении изгоев. И если газета «Утро России» взяла пытавшегося объясниться Волошина под свою защиту, то Бурлюку досталось больше всех — там же написали о «нападках на Репина больных Бурлюков». Давиду даже пришлось опубликовать в свою защиту «Открытое письмо русским критикам».

На втором диспуте «О современном искусстве» (24 февраля) выступили художник и журналист Виктор Савинков, который читал доклад Ивана Аксёнова, и снова Давид Бурлюк — с докладом «Новое искусство в России и отношение к нему художественной критики». Зал был, как всегда, переполнен, но ожидаемого скандала поначалу не получилось — оба лектора были сдержанны. Всё началось во время прений. Владимир Маяковский, например, отругал «валетов» за их консерватизм, сказал, что Репин — такой же художник, как Волошин — поэт, и призвал взорвать динамитом все музеи. Бурлюк с Маяковским заранее распределили роли, чтобы взвинтить накал дискуссии.

В марте Георгием Кузьминым и Сергеем Долинским был издан тиражом 1100 экземпляров сборник «Требник троих». Название оставило в недоумении многих — ведь авторов было больше. В сборник вошли стихи Давида и Николая Бурлюков, Владимира Маяковского, Велимира Хлебникова и рисунки сразу трёх Бурлюков — Давида, Владимира и Надежды, а также Маяковского и Татлина. Хлебников счёл сборник «бледным», он не понравился ему и по другой причине, о которой написал Бенедикт Лившиц:

«Только что вышел «Требник троих» (собственно “Требник четырёх”, ибо если даже не принимать в расчет Владимира Бурлюка и Татлина, иллюстрировавших сборник, то Давида и Николая никак нельзя было объявить одним лицом). В этом сборнике Николай Бурлюк среди прочих своих вещей напечатал два стихотворения, из которых одно начиналось так:

Жене, пронзившей лукомБегущего оленя,Ты, Хлебников, дал в рукиНезримые коренья… —

а другое:

Мне, верно, недолго осталосьЖелать, не желать, ворожить.Ты, Хлебников, рифму “места лось”Возьми и потом “волчья сыть”.

— Кто дал ему право, — возмущался он, — навязывать мне поступки, которых я не совершал? Как смеет он подсказывать мне рифму, которой я, быть может, не хочу пользоваться? Это говорилось не шутя, а с явной злобой». Вадим Шершеневич, который буквально через полгода начнёт сотрудничать с «гилейцами», написал о том, что Хлебников в сборнике «скучен и бесцветен», а Бурлюк «просто бездарен», но при этом похвалил Маяковского.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932
Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932

Сюрреалисты, поколение Великой войны, лелеяли безумную мечту «изменить жизнь» и преобразовать все вокруг. И пусть они не вполне достигли своей цели, их творчество и их опыт оказали огромное влияние на культуру XX века.Пьер Декс воссоздает героический период сюрреалистического движения: восторг первооткрывателей Рембо и Лотреамона, провокации дадаистов, исследование границ разумного.Подчеркивая роль женщин в жизни сюрреалистов и передавая всю сложность отношений представителей этого направления в искусстве с коммунистической партией, он выводит на поверхность скрытые причины и тайные мотивы конфликтов и кризисов, сотрясавших группу со времен ее основания в 1917 году и вплоть до 1932 года — года окончательного разрыва между двумя ее основателями, Андре Бретоном и Луи Арагоном.Пьер Декс, писатель, историк искусства и журналист, был другом Пикассо, Элюара и Тцары. Двадцать пять лет он сотрудничал с Арагоном, являясь главным редактором газеты «Летр франсез».

Пьер Декс

Искусство и Дизайн / Культурология / История / Прочее / Образование и наука
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности

История неофициального русского искусства последней четверти XX века, рассказанная очевидцем событий. Приехав с журналистским заданием на первый аукцион «Сотбис» в СССР в 1988 году, Эндрю Соломон, не зная ни русского языка, ни особенностей позднесоветской жизни, оказывается сначала в сквоте в Фурманном переулке, а затем в гуще художественной жизни двух столиц: нелегальные вернисажи в мастерских и на пустырях, запрещенные концерты групп «Среднерусская возвышенность» и «Кино», «поездки за город» Андрея Монастырского и первые выставки отечественных звезд арт-андеграунда на Западе, круг Ильи Кабакова и «Новые художники». Как добросовестный исследователь, Соломон пытается описать и объяснить зашифрованное для внешнего взгляда советское неофициальное искусство, попутно рассказывая увлекательную историю культурного взрыва эпохи перестройки и описывая людей, оказавшихся в его эпицентре.

Эндрю Соломон

Публицистика / Искусство и Дизайн / Прочее / Документальное